В Польше, ВКЛ (а впоследствии Речи Посполитой вообще) победа целиком и полностью досталась дворянству. Причин тому немало. Однако следует особенно отметить то, что можно назвать вынужденным компромиссом между шляхтой, королем и магнатами. Зыбкое равновесие было легко нарушить, но реакция следовала немедленно.
Шляхта королевства Польского была более последовательна в своих желаниях и отстаивании прав, в то время как в ВКЛ все же большее влияние имели магнатские группировки. Четкое разграничение прав короля и прав подданных требовало немалых усилий со всех сторон. В правление Великого князя, а впоследствии и короля Александра по существу имела место странная ситуация: в ВКЛ большое влияние получил такой орган, как Рада, в то же время в Польше по большому счету Мельницкий привилей и Радомская конституция (nihil novi) изрядно усиливали позиции сеймиков в ущерб магнатским родам.
Всюду монархи старались ограничить влияние магнатов и удельных владетелей, опираясь на дворянство как на служилое сословие. Сигизмунд же, по большому счету, сделал ставку именно на магнатов. То есть выбрал сторону наименее заинтересованную в усилении королевской власти. Реакция последовала максимально жесткая.
На левом берегу Дуная на территории современного Будапешта находилось широкое поле. На этом поле проходили сеймы венгерского дворянства, избрание королей и принесение ими клятв. Поле это носило название Ракош.
В январе 1458 горожанами и мелким дворянством был провозглашен новым королем Венгрии Матиас Корвин. Чтобы убедить в достойности выбора остальное дворянство, на поле Ракош прибыла «делегация» в составе пятнадцатитысячного войска под командованием дяди избранного короля. По понятным причинам выбор был подтвержден. Эффектное выступление мелкого и среднего венгерского дворянства на историческом поле стало событием достойным подражания, правда, в несколько ином ключе. В шляхетский лексикон прочно вошло слово «рокош».
Постоянное противостояние короны с молдавским господарем Петром Рарешем наносило немалый урон и королевскому авторитету и казне. В 1537 году Сигизмунд Старый объявил сбор дворянского ополчения (посполитое рушение) для похода в Молдавию. Большое количество вооруженных людей несколько «обиженных» на короля, собранных для похода с не совсем ясными для них целями, - в принципе уже достаточно взрывоопасная ситуация налицо. Войны, в том виде как она планировалась, не получилось. Начался мятеж. Рокош, впоследствии получивший название «Петушиной войны». Шляхта выдвинула требования к королю из 36 пунктов, и Сигизмунду стоило больших усилий найти компромисс. Вместо военных действий против врагов государства ополчение лишь уничтожило домашнюю птицу в приличном радиусе, за что рокош и получил такое неблаговидное название.
Короткое правление Генриха Валуа привело к тому, что право на неповиновение королю стало одним из подтвержденных законом прав шляхты. В принципе, мятеж перестал быть изменой. Теперь, даже одолев мятежников, руки победителей были связаны, а расправа над соперниками стала делом еще более неблагодарным. Моральный вред перевешивал пользу для государственного спокойствия.
Рокош Зебжидовского является ярким примером того, как даже военный разгром мятежников не принес ощутимых выгод короне. Претензии мятежников к королю во многом повторяли претензии участников «Петушиной войны»: попытки нарушить право на избрание короля, наступление на вольности, несогласованность внешней политики, и самый острый - земельный вопрос. Сражение под Гузовом закончилось полным поражением рокошан. Однако серьезных репрессий не последовало. Как и в случае «Петушиной войной» властям пришлось искать компромисс. В дальнейшем конфедерации за и против короля или магнатов собирались еще не раз и уже по отработанной схеме: список претензий, сбор участников, объявление конфедерации, военные действия (не обязательный пункт), компромисс.
Несколько иначе власти смотрели на солдатские конфедерации. Это больше походило на банальные мятежи в армии и, как правило, по той же причине, что и в любой армии тех времен - невыплата жалования. Поскольку такой мятеж всегда ставил под сомнение весь ход военной кампании (в Европе только испанцы могли похвалиться своими крайне дисциплинированными мятежниками – их войска никогда не бунтовали перед сражениями дабы не получить упреков в трусости), отношение к нему было однозначно негативным. А если учесть, что солдаты пехотинцы и воины некоторых кавалерийских соединений не могли похвастаться благородным происхождениям, то и право на легальный мятеж на них не распространялось. Последствия солдатских выступлений, по крайней мере, для их руководителей были вполне предсказуемыми и достаточно скверными.
Таким образом, само понятие мятежа приобрело некоторый оттенок дела людей благородного происхождения и исключительно ради самых светлых идей. После разделов Речи Посполитой пришло время других отношений к мятежу и с точки зрения права и с точки зрения морали.
