Ярмохевич поначалу упорно не хотел верить в то, о чем судачили на рынке и в лавках, но уж больно обидно все выходило: по мнению горожан, рогат был ратман. Вот и не знал Ярмохевич, как тут поступить. Вроде жене своей он верил, да и с чего ей гулять-то, живет - как в масле сыр катается, ни в чем отказа ей нет.
Ну, а с другой стороны, признать надо, что по мужской части он уже совсем не орел, так что все может быть. Да и соперник у купца больно знатный. Иван Яцевич был мужчина видный, из семьи не менее уважаемой, да и годами моложе. Пару раз Ярмохевич уже заставал Ивана у себя дома, но тот отговаривался какими то пустяками. Но вот как поползли слухи, тут уж Ярмохевич стал куда как подозрительней. Только вот беда - в доме постоянно сидеть не будешь, а дела торговые по ярмаркам да по лавкам присутствия требовали.
На Спаса отлучился Ярмохевич из дому на долго, старых должников проведать, покупки совершить, словом обычное купеческое дело. Однако планы ратмана были безобразным образом нарушены. Не секрет, что «доброжелателей» в случаях таких, как с Ярмохевичем, найдется немало. Не обошлось без них и теперь.
Поначалу некоторые прохожие только ухмылялись завидев старого купца, некоторые в спину посмеивались. А кто сказал, что Ивашка Яцевич весь из себя нарядный в дом купеческий направился, лишь хозяин за порог вышел, того Ярмохевич не упомнил. Только развернулся ратман и, утратив всякое благочиние, с которым его персоне по улицам передвигаться пристало, едва ли не бегом домой направился. А дома ждал его сюрприз крайне неприятного свойства - дверь в комнату супруги оказалась заперта, а внутри слышались голоса. Дверь ломать Ярмохевич не стал, уж и так позора было многовато. Но преступление было налицо.
Оставлять произошедшее без последствий Ярмохевич никак не мог, очень обидны были ухмылки горожан. Самому наказать Яцевича тоже было весьма затруднительно: силой бог Ивана не обидел, а ратман был уже не молод. Подумал было Ярмохевич нанять кого, только это в объяснение пускаться надо, да и воевать с семейством Яцевичей, где у Ивана были еще братья, все крепкие, широкоплечие молодцы, купцу было очень уж не с руки. Оставался один путь - в суд отправляться.
Все в суде не заладилось с самого начала. Ярмохевич рассчитывал на то, что любовников пожурят, плетей дадут, да покаянию осудят. Но поворот в деле произошел как-то сам собой. И вышло так, что жена-прелюбодейка не только мужа обманула, но и клятвы, в церкви данные. А вот это уже было очень серьезно, могли и положить наказать на горло, попросту говоря, повесить, оставив купца вдовцом собственноручно приведшим жену на казнь.
Очень такая возможность не устраивала Ярмохевича, ведь после такого, кто с ним в городе поздоровается-то. И пошел купец на попятную: и слезу из себя выдавил, и жене обиду при всем народе отпустил, а с Ивашкой предложил суду самому решать. Только не тут-то было: слово взял брат жены Иван Гордиевич. Он потребовал наказания, дабы впредь таких случаев не было, и вызвался сам исполнить решение суда, несмотря на то, что судят его родную сестру. Ярмохевич в очередной раз понял, что его «родственнички» особым умом не отличаются. Пришлось объяснить поборнику морали чем грозит его желание правосудия.
Еще труднее дело обстояло с Яцевичем. Семейство его в составе отца и братьев не по-доброму поглядывало на ратмана. Вид крепких Яцевичей наводил тоску на Ярмохевича. Он хоть и попросил суд решать судьбу обидчика без него, но богатый жизненный опыт подсказывал старому купцу, что неприятности в общем только начинаются.
Простое на первый взгляд дело заставило крепко призадуматься и сам суд. Суровый приговор мог перессорить весь город, где и у Ярмохевича, и у Яцевича было полно друзей и доброхотов. Оставить дело так тоже было нельзя, о городе болтать начнут повсюду, а дурная слава очень уж прилипчива. Перепоручить расправу глуповатому Гордиевичу, так это вообще затея не достойная внимания. Поэтому решение суда было поистине примирительным: Ивана Яцевича хоть и следовало повесить, но поскольку оскорбленный муж «неожиданно» отказался от преследования (тут Ярмохевич схитрил, заявил, что негоже образ божий так запросто казни предавать), а родня готова принять его на поруки, положили выпороть публично, постромками перед ратушей. 100 ударов нашли вполне достаточными для вразумления и воспитания сдержанности.
Неверную супругу от порки освободили, так как брат ее в свою очередь одумался и поручился в ее будущем благонравии, однако три дня она должна была простоять подле ратуши в железном ошейнике прикованном к стене, а потом в течении четырех недель лежать крестом во время обедни в церкви. Ну а на будущее суд пригрозил расправой обоим в случае, если любовники тайно или явно встретятся или даже просто заговорят друг с другом. Ярмохевич очень просил суд об одной оговорке, и взвесив все за и против, его просьба была удовлетворена, - это письменное обязательство, взятое с Яцевичей, о том, что они не будут мстить за процесс.
Решение суда было приведено в исполнение, и, казалось, Ярмохевич мог торжествовать. Но избежав одних разговоров он взамен получил другие. Теперь весь город посмеивался над несчастным купцом уже по другой причине - уж очень публике нравилось смаковать грустную постельную сторону жизни престарелого ратмана. И это стало только продолжением личной драмы Самуила Ярмохевича.
