О чем говорит Департамент статистики Литвы? О том, что число вакансий сокращается: в конце июня этого года в Литве их было 18 700, что означает годовое падение на 2,6%. И по этому показателю мы находимся в числе аутсайдеров, почти на 40% отклоняясь от среднего показателя по ЕС (1,4 и 2,3% соответственно). И уступаем соседкам - в Латвии процент вакансий 3,2, в Эстонии - 1,9%.

При этом параллельно сокращается и безработица: за год она упала на 0,5 пункта, а к концу полугодия составила 5,7%. И тоже была ниже, чем в ЕС (6,3%). В начале июня в Литве без работы были 84 000 человек.
И это в диссонансе с тем, что Литва лидирует по интенсивности оттока в трудовую эмиграцию. А бизнес шлет отчаянные сигналы: требуются, требуются... И опрос Службы занятости (бывшей Биржи труда) показывает, что 20% предприятий приходится ограничивать свою деятельность из-за нехватки работников.

Короче, парадокс какой-то: бизнес вопит – не хватает людей. А статисты утверждают, что по числу вакансий Литва в хвосте Европы всей. Казалось бы, в таком случае, хоть по безработице она должна лидировать. И тоже не так: безработица сокращается и существенно ниже, чем в среднем по ЕС.

Как такое может быть?

***

Одна подсказка лежит на поверхности. Она в структуре спроса и предложения. А в самых общих чертах проблема в том, что в Литве вот уже многие годы сокращается доля квалифицированных специалистов и соответственно возрастает доля чернорабочих. Логично предположить, что трудовая миграция, которая уже многие годы высасывает ценные кадры, одновременно вымывает низкоквалифицированные ресурсы. Но если относительно первой категории утверждение верно, то по поводу второй – не совсем.

В прошлом году Центр наблюдения и анализа науки и образования (MOSTA) провел исследование, в котором много интересных наблюдений относительно занятости в Литве. Не даром его активно цитируют самые разные СМИ. И самый важный, пожалуй, состоит в том, что примерно две трети трудовой эмиграции составляют люди, вообще без профессионального образования и опыта работы. То есть – молодежь, только что вступающая в трудовую жизнь. Но у которой, в силу возраста, хватает амбиций и дерзости отправиться в дальние края.
Тем более, что и возможности трудоустройства на родине у нее самые низкие: по статистике безработица среди молодых вдвое выше, чем в среднем. Это обусловлено тем, что бизнес – за редким исключением, не желает вкладывать деньги в профессиональное обучение, предпочитая готовых специалистов, заманивая их зарплатами. Видимо, так дешевле.

Этим занимается Служба занятости. Но набор профессий там, во-первых, достаточно ограничен. И, во-вторых, конечно же далек от совершенства. Да и обучить можно лишь простым работам: разве заменят все эти курсы вуз или профтехучилище?

Именно эта, еще неоперившаяся категория работников и создает картинку "черной" занятости там, но не те, кто создали уже ее здесь. Ведь люди с низкой квалификацией – не тот контингент, который способен решиться рискнуть изменить свою жизнь - на это им не хватает ни воли, ни самооценки, ни элементарной культуры хотя бы в виде знания иностранных языков. У молодежи же, оценившей их практическую ценность, как правило, с окончанием школы английский уже более-менее на уровне.

Но фактор квалификации – слишком крупное обобщение. Местная потребность в работниках конкретизируется по профессиям и отраслям. А это значит, что в дефиците могут быть и высококвалифицированные специалисты, и люди простых профессий. Они озвучиваются Службой занятости, регулярно составляющей списки популярных профессий ("барометры"), причем, согласно последнему веянию, теперь даже с указанием размеров зарплаты. В них в одном букете соседствуют профи по ИТ, программисты, инженеры-механики и -электрики , системные аналитики, наладчики и операторы станков с ЧПУ, водители большегрузных машин, а также и строители, продавцы, швеи, электрики, станочники-деревообработчики и т.п.

Зато сегодня в Литве непросто найти работу журналистам, юристам, ботаникам, дизайнерам, переводчикам, лингвистам и прочей "гуманитарии", а также бухгалтерам, парикмахерам, водителям такси, охранникам и пр.

Комментирующие эти списки аналитики обращают внимание, что они являются отражением стихийно сложившейся системы профориентации в школ (точнее - отсутствия таковой) и сильных перекосов от профтехобразования к высшему, а высшего – от технического к гуманитарному. Призывы поправить анархию, внеся некое целеполагание, мантрой звучат давным давно. Но реально от призывов перейти к делу мешает множество закавык – как отсутствие политической воли и влиятельного исполнителя, так и соображения либеральной идеологии, рассматривающие такое "планирование" как насилие над индивидуальной свободой выбора.

***

Однако, есть и другая причина, скорее – пока еще симптом - нехватки людей при низком уровне вакансий: они стали разборчивыми. И не хотят работать абы как: по-черному или за низкую зарплату.

Яркой иллюстрацией этого синдрома является недавняя публикация Раминты Ракауске в Delfi, в которой рассказывается о Йонаве – городке, входящем в десятку по уровню самых высоких средних зарплат, и тем не менее, с самой высокой безработицей в Каунасском регионе. Журналистка привела с десяток свидетельств местных предпринимателей, которые жалуются, что не могут найти в городе работников и приходится возить из далека. И это при том, что средняя зарплата в Йонаве, как утверждает мэр Миндаугас Синкявичюс, 860 евро.

Впрочем, эту пассивность мэр объясняет таким социальным штрихом, как провинциальный алкоголизм. Однако, если фактор разборчивости рассматривать без географической привязки, которую, иначе, можно назвать "профессиональной самооценкой", то его, безусловно, повысила возросшая мобильность людей. И, прежде всего, за счет трудовой миграции. Она стала базой сравнения цены труда и тем резервом, который многие – во всяком случае тем, кому до 40, держат на случай, если не удастся дома продиктовать работодателям свои условия.
И они вынуждены прогибаться, что создает экономический конфликт в виде опережающего темпа ее роста по сравнению с производительностью труда.

Многих экономистов это тревожит. Но раздаются голоса и в поддержку. Аргументы при этом приводятся двойного толка. Первый: рост зарплаты повышает потребительскую активность. А она – двигатель развития. Второй: повышать зарплату, особенно в частном секторе, можно и без увеличения ее фонда – за счет разумного перераспределения. Для Литвы это полезно и даже необходимо: ведь по разрыву в доходах между самыми богатыми и бедными (измеряется с помощью т.н. коэффициента Джини), как показало, в частности, прошлогоднее исследование по 42 странам), принадлежащим к Международной организации экономического сотрудничества и развития (TheWallStreetJournal), Литва в десятке лидеров (0,38).

С практической точки зрения это означает, что зарплата повышается крайне неравномерно. И чего греха таить – в основном в пользу менеджеров. Поэтому у многих владельцев бизнеса есть возможность для маневров в части сокращения завышенных зарплат у одних в пользу других.

***

Попутно стоит хотя бы коротко остановиться еще на одном аспекте – демографическом. Вывод MOSTA о том, что рынок трудовых ресурсов, несмотря на миграцию, относительно стабилен, объясняет отчасти парадокс между одновременным сокращением вакансий и безработицы. Тут действует принцип переливающихся сосудов. То есть, вакансии сокращаются пока еще не за счет трудовой иммиграции, а в основном за счет внутренних ресурсов.

Но это вовсе не повод для оптимизма. В том же исследовании зафиксировано, что в перспективе десятилетия в стране грядет кошмар демографического сдвига. Проблема в том, что люди старше 50 лет у нас составляют треть от всех человеческих ресурсов, а люди до 30 лет – только одну пятую. Причем именно эта категория быстро вымывается эмиграцией.

При этом не внушает доверия и дежурный оптимизм тех, кто в отдельных всплесках возвратной миграции ищет закономерность. На самом деле, она колеблется. И в последние пару лет – падает. А те, кто возвращаются, не спешат трудоустраиваться. И создают тот терпеливый пласт давления на работодателей в части оплаты, будучи готовыми вновь уехать, если потребуется.

Если же взглянуть на эти перипетии в перспективе, то можно разглядеть и диалектику такого противоречия. Кто такие возвращенцы? Полагаю, что в массе своей это те, кто, "проветрившись" на Западе, развеял иллюзии о молочных реках с кисельными берегами. Да, платят там в разы больше, но ведь и цены кусаются. И многие, отправившись подзаработать, убеждаются, что с этой задачей не справляются - все, что зарабатывается, там и съедается. Поэтому возникает дилемма: или оставаться навсегда, оценив другие плюсы (образ жизни, климат, комфорт и т.п.), или вернуться в привычную среду, и, если удастся подыскать приличную работу, прекратить эксперимент.

Вот за них то и идет борьба. По данным MOSTA, около 10% вновь уезжают в течение года. Впрочем, это из числа зарегистрировавшихся. А ведь многие этим себя не затрудняют: приехали – погостили, покутили – и назад. Тем не менее, цифра дает основания для осторожного оптимизма: все же вероятность повторной эмиграции среди тех, кто прожил больше года, сильно уменьшается. А таковых - 90%.

Ну, а если переломить ситуацию с эмиграцией в корне не удастся, тогда светит другой вариант – придется открыть двери нараспашку для иммигрантов. И за счет них компенсировать разборчивость собственных граждан.

А это значит, что кошмар демографического сдвига, когда некому будет кормить пенсионеров, преувеличен. Во всяком случае, он в рамках демографии, характерной для большинства стран Европы. Ибо фундаментальные причины у него глубинные и общие: эхо войны, эмансипация женщин и т.п.

С другой стороны, футурологи если и грозят, то совершенно противоположным трендом – стремительно нарастающим сокращением потребности в трудовых ресурсах, которые вытесняют современные технологии и искусственный интеллект. Так что через десять лет в этом плане будет совсем иная картинка.

Поделиться
Комментарии