В интервью DELFI социолог отметила, что россияне связывают высшее руководство России только с позитивными моментами, в то время как недовольство по поводу условий собственной жизни постоянно растет.
- Насколько поддержка большей частью россиян действий Кремля во внешней политике компенсируется критическим взглядом на ситуацию внутри страны?
- В том, в каком виде сейчас существует общественнное мнение и что сейчас в нем доминирует, огромную роль сыграли крымские события и события на Украине. Всем известно, что поддержка высшего руководства достигла каких-то запредельных высот, выросло доверие ко всем институтам власти, одобрение внешней политики, действий властей на Украине, негативное отношение к Западу, представление враждебного отношения Запада, особенно США, к России, произошло возрождение всех комплексов, на которых держалось советское общество — осажденная крепость, окруженная врагами, которые желают ей зла, а наша страна великая держава и т. д. Все эти настроения, можно сказать, начали идти на спад.
Сирийская кампания встретила тоже очень высокую поддержку, но тем не менее, просуществовав довольно продолжительное время после присоединения Крыма и активных военных действий на Донбассе в состоянии виртуально пропагандистской войны и находясь под сильнейшим влиянием пропаганды, люди начали возвращаться к повседневной жизни.
Хочу еще сказать о пропаганде и нагнетании антизападных и антиукраинских настроений. Все это опиралось на то, что для подавляющего большинства привычным источником информации является телевидение. Люди предпочитают смотреть и верить ему, при том, что эта вера имеет двусмысленный характер. Она удобная, человеку предлагается такая конструкция мира, в которой страна становится великой, ее боятся, но при этом она окружена врагами. И это удобно, все это придает человеку какого-то самоуважения. К сожалению, механизмы такой коллективной негативной идентичности, возбужденного состояния общественного мнения продолжали работать довольно долго. Негативизм в отношении Украины держался на том, что люди не получали реальной информации о том, что происходило. С другой стороны, они ее не искали.
- Государственная пропаганда сработала эффективено и сейчас, несмотря даже на признания в фейках, доверие к этому телевидению не падает...
- Это не доверие, это готовность принимать примитивную, грубо выстроенную картину мира, которая дается человеку, ощущающему себя на самом деле хронически недовольным, неуважаемым, не оцененным по заслугам. Среднестатистический человек в таком состоянии пребывает практически все время.
С 2008 года шел явный тренд падения одобрения режима, нарастало недовольство. Люди достигли относительного уровня благополучия, но начинали понимать, что большего им ждать неоткуда, сами они были не очень готовы включаться в какие-то новые типы деятельности более сложной формы. Людям была свойственна недооцененность, комплекс подневольного человека, который приспосабливается к обстоятельствам. Все это вылилось в недовольство в 2013 году, в протестное движение. По нашим опросам, это пользовалось большой поддержкой населения России. Порядка 40% одобряло эти протесты. Так что хроническое недовольство людей положением вещей все время присутствует. Пропаганде удалось его вытеснить и перевернуть картину, перевести людей в другое состояние, когда на повестку дня вышла картинка, говорящая что мы должны самоутверждаться за счет сильного воинственного государства, которому что-то угрожает. При этом когда ты начинаешь спрашивать людей, что конкретно нам угрожает, внятного ответа не получаешь.
- Есть ощущение, что общественное мнение в России вообще перешло на другую стадию...
- Оно сейчас находится в другом модусе. Юрий Левада, ведущий социолог мирового уровня, который долгое время руководил нашим центром, называл такие мобилизационные состояния возбужденным состоянием, которое сменяется апатией и впадением в хронически недовольное состояние. Сейчас мы имеем дело с периодом, когда весь этот накачанный урапатриотический бум начинает постепенно отступать, поскольку кризис дает о себе знать, уровень жизни падает, особенно это заметно для тех людей, кто больше приобрел. Все время возникает вопрос, когда же начнутся протесты, когда люди начнут выражать свое недовольство. Все очень негативно оценивают деятельность властей на разных уровнях.
- При этом не связывают это с высшим руководством?
- Высшее руководство в одном контексте выводится наверх, за скобки всего и отвечает за все хорошее. Но если мы конкретно начинаем спрашивать, в чем успехи президента и главные достижения, а с чем ему не удалось справиться, оказывается, что единственным неоспоримым его достижением оказываются успехи на международной арене и во внешней политике. А все, что касается внутренних проблем — коррупция, состояние медицины, высших школ - все это оценивается очень умеренно. От того, какой ты задашь ракурс оценки, получается более сложная стереоскопическая картина.
Для того, чтобы человеку ощущать принадлежность к такой целостности, ему важно главного героя вывести за скобки и никак его не оценивать. Но когда ты обращаешься и проблематизируешь какие-то внутренние стороны жизни страны, тогда оценки не такие однозначные. В принципе, здравый смысл у людей существует.
На самом пике событий всей этой антиукраинской истерии ограничения в эпитетах не было, это и был механизм переключения, припечатав их (украинцев) как националистов и фашистов власть своей пропагандой сняла механизм отождествления людей с тем, что в реальности происходило на Украине. В начале люди понимали, что это протест против коррумпированного режима. 57% оценивали Майдан таким образом. Свой собственный режим россияне оценивают точно так же, коррупция является одной из основных проблем. Но пропаганда сумела переключить общественное мнение в такое состояние, что происходящее внутри страны временно ушло на задний план. Когда мы спрашиваем, для чего все это делается, чтобы действительно защитить русских и занять какое-то место на мировой арене или отвлечь внимание от внутренних проблем, то порядка 30-35% опрошенных говорят, что это способ переключения общественного мнения с внутренней проблематики.
- Мы вынесли положительного лидера за скобку, с другой стороны у нас есть враждебный Запад, враги. Литва, кстати, в лидерах. Почему такая антизападная риторика нашла благодатную почву?
- Нужно выделить два момента. С одной стороны, заявленные в девяностые изменения, переход к ценностям и демократии носили очень поверхностный характер. И трансформация в эту сторону, скорость этой трансформации были очень сильно переоценены. Что постсоветское общество не сможет быстро выйти из советского без того, чтобы понять из какого прошлого оно выходит и что с человеком тогда происходило. Поскольку вся эта проблематика была вытеснена, то все это быстро, уже в начале девяностых закончилось.
У какой-то ощутимой части людей новые представления о ценности прав, свобод, закона носили скорее декларативный характер и не подкреплялись институциональными изменениями самого общества. Все это в каком-то смысле было брошено и значительная часть общества была оставлена государством, потому что социальная политика прекратилась, никакого ясного направления, куда движется страна, не было, и люди были вынуждены приспосабливаться к переменам, которые они плохо понимали. И изживали они эти свои трудности, погружаясь в очень опасные в социальном плане состояния фрустрации, растерянности, апатии, которые со временем с началом утверждения Путина трансформировались в агрессивные формы ксенофобии, негативное отношения к Западу. Плюс эта вечная мифологема особого пути, про которую никто не знает, что это такое — это все идет из советского человека.
Кто такой был советский человек? Это особый человек. Что значит особый? Значит его нельзя ни с кем сравнивать. А если его нельзя ни с кем сравнивать, то ему не у кого учиться. То есть не накапливается опыт, свое понимание, а все время идет какая-то отсылка на что-то свое, особое и потом это принимает уже безумные, абсурдные, уродливые формы, как например суверенная демократия или даже есть уже суверенная история. И антизападная риторика, которую Путин начал использовать уже в 2003 году, ложилась на фрустрированное, ксенофобское массовое сознание, которое не понимало, куда это все движется. С внедрением идей особых традиций, особого пути, враждебного Запада на фоне нефтяных денег ничего не менялось. Эти простые, грубые конструкции, которые придавали людям чувство причастности к большой стране начинали работать. И они сработали в случае аннексии Крыма и началом украинской компании.
- Насколько нынешние власти России способны к тому, чтобы начать раскрываться, а не продолжать закрываться?
- Трудно сказать. Пока мало что на это указывает. Есть какие-то признаки подвижек, что нужно с Европой начать восстанавливать отношения. С США конструкция сложнее. Сирийская кампания в этом смысле интерпретируется и подается как то, что Россия себя заявила равноправным партнером в решении конфликта вокруг Сирии. Но в какую бы риторику это не одевалось, все-таки это признак попыток движения, направленного если не на раскрытие, то на смягчение этой конфронтации. Хотя, мне кажется, что они еще очень слабые. Конфронтационный запал остается очень сильным. Это связано с тем, какой отбор произошел в высшее руководство страны и кто оказался во главе государства, в ближайшем окружении и какова выбрана генеральная линия. А выбрана линия укрепления силовых ведомств, спецслужб, а не переключение на проблематику возвращения к реформам, обращения к проблемам жизни страны. Но сам пропагандистский, антизападный накал все же начинает спадать, и мы это фиксируем на своих данных. Но пока я не вижу, чтобы власти делали что-то серьезное, чтобы открываться и менять свою политику в отношению с внешним миром.
