- Господин Лапин, в чем заключается понятие загадочной русской души, если такое понятие вообще существует? В открытости, душевной широте, щедрости, уповании на высшие силы – Бога и царя-батюшку?

- Приведенный вами образ – это идеализированный образ русского человека. Если вы возьмете Достоевского или Гоголя, то их персонажи совсем другие, немного смешные, вроде и щедрые, но они могут быть и скупыми, и беспощадными. Нельзя сказать, что в русской душе собрались сугубо положительные свойства, скорее, это открытость выражения всяких свойств. И также стихийное использование другого человека для оказания поддержки.

Одновременно нельзя сказать, что балтийский человек менее душевно щедрый, но он, в той же степени страдая, что и русский человек, скорее, будет использовать собственные ресурсы, чем эмоциональную поддержку друга. То есть поделиться не только хорошим, но и плохим – это более свойственно русскому человеку. Живя в Прибалтике, я думаю, русские люди учатся балтийскому свойству и учатся тому, что когда тебе плохо, ты должен в меньшей степени делиться, в большей степени помогать себе сам. А если и просить о помощи, то ненавязчиво и не у первого встречного.

В германской культуре этот индивидуализм выражен еще острее, там даже сосед вряд ли будет знать о том, что у тебя в жизни что-то произошло.

- Вам в вашей практике приходится встречаться с людьми разных национальностей, культур. Можно ли говорить о каких-то национальных особенностях?

- Если ко мне приходит человек, только что приехавший их России, то это сразу чувствуется, – он начинает изливать душу, а мужчины нередко предлагают сделать по 50 грамм. Русский с легкостью рассказывает вам о своих достижениях, естественно, не без хвастовства. Он подчеркнет, сколько денег зарабатывает, сколько у него было женщин, какая у него замечательная машина. Литовские мужчины более стеснительны, у него тоже может быть та же машина, но он ее не афиширует, у него в целом ощущается заниженная самооценка, даже депрессивность. И говоря о своих недостатках, говорит он мало и неохотно. Русский же после хвастовства может сразу перейти и к своим недостаткам.

Женщины из славянских стран – России или Польши также довольно открыто говорят о своих сексуальных переживаниях, литовки же, например, говорят об этом неохотно. Русская женщина может на первой же встрече рассказать все о своей интимной жизни. В вопросах секса русские женщины более открыты. То, что у человека в глубине, в подсознательном – будь то русский, американец или литовец – скрыто, и неизвестно ему самому. Но то, что русский человек о себе осознает, он гораздо быстрее рассказывает.

Особенно это чувствуется с южными людьми – из Азербайджана, Израиля. С ними в общении ощущается еще большая непосредственность, они сразу говорят – доктор, а можно к вам на «ты» обращаться, и тоже нередко предлагают вместе выпить. Мне, правду сказать, такое общение труднее дается.

И по темпераменту народы заметно отличаются. Можно сказать, что уровень флегматизма растет в северо-западном направлении. Впрочем, с точки зрения норвежцев, финнов, литовцы чересчур эмоциональны, слишком легко заводятся. Если литовцев и называть флегматиками, то приближающимися к холерикам. Все зависит от того, с кем сравнивать. Если представить типичного финна, например, то он сидит, если представить типичного литовца, то он строит.

- А как на приеме у психотерапевта ведут себя местные русские?…

- Местных русских, подчеркиваю, – с которыми мне приходилось работать, я делю на две неодинаковые категории. Одна группа – это инженерно-технические работники, которые в Литве работали на многочисленных заводах, их лучше назвать русскоязычными, потому что среди них есть и евреи, и поляки. У них сильно выражено стремление подчеркнуть логичность того, что они делают, они легко возбуждаются в момент, когда, например, двигатель автомобиля не работает, – они чувствует, что могут многое предложить для решения проблемы. Очень любят объяснять, учить, но не любят говорить о таких вещах, как любовь и чувства вообще. Их часто ко мне приводят страхи, депрессии, проблемы с алкоголем.

А вторая группа русского контингента – это жители вильнюсского района, так называемые «тутейшие». Это совсем другие люди. Их национальность польско-белорусско-русская. Они бесхитростны в общении, так и говорят – балуюсь наркотиками, сидел в тюрьме, обворовали родителей, вот строим второй дом и почему-то на меня находит депрессия и страх.

В отличие от коренных российских русских, обе эти категории не склонны изливать душу, в общении они всегда соблюдают дистанцию.

Тут также необходимо отметить, что русский человек в Литве много всего пережил – ведь когда-то он был жителем большой страны, а неожиданно стал гостем, человеком под подозрением, оккупантом. Он знает, что такое страх. С другой стороны, он также знает, что отсюда он, скорее всего, не уедет, ведь все, кто хотел, уже уехали. А если и уедет, то на Запад – в еще более неизвестную среду. Все это не может не вызывать у людей стрессовое напряжение.

С самым большим оптимизмом можно разве что говорить о космократе, жителе большого российского города, у которого бизнес и в Литве, и в Испании, и где-то еще. Он богат, беспечен и даже счастлив, хотя и у него не без проблем. Те же местные русские, которые не могут похвастаться финансовыми оборотами, из последних сил цепляются за жизнь и живут тяжело.

- По-прежнему ли остро для местных русскоязычных стоит проблема национальной идентичности? Нередко приходится слышать в их адрес обвинения в недостаточном патриотизме, что они якобы недостаточно любят Литву, а с другой стороны, что им не хватает любви к России.

- С идентичностью у местных жителей всегда были проблемы, особенно это касается так называемых «тутейших» – неизвестно, кто ты – поляк или белорус, или русский. Тут ничего не поделаешь. Исторически многие меняли свои фамилии по нескольку раз – сначала, когда Вильнюсский край находился под Польшей, – на польские, потом на русские, затем на литовские.

Сложно понять, кто ты есть, а когда сложно понять, то трудно быть патриотом. Непонятно патриотом чего быть. С другой стороны от патриотизма можно заболеть, патриотизм в наших политических условиях очень часто приводит к конфликту. Если брать патриотизм как чувство у человека, выросшего в Литве, то у него, несомненно, есть теплые чувства к своей стране, и гораздо более сильные, нежели к России. С Россией его может связывать культура, родной язык, но если ты не вырос там, не держался за ту березку, для тебя это только идея, мечта. Быть патриотом России в таком случае в некотором смысле даже опасно, это может попросту превратиться в паранойю. Кроме того, местные русские не такие уж и русские, если они здесь живут и говорят на трех языках. И для россиян они балтийцы.

Я думаю, что для избежания внутреннего разлада, выход один – взять максимум из обеих культур. А это, в свою очередь, может помочь находить общий язык с представителями разных национальностей в общении, в бизнесе, в культуре.

Стоит отметить, что Литва еще в советское время многое дала русским, живущим здесь, – это обилие авторов, которые в России не издавались, например, Сельму Лагерлеф или Франца Кафку, Стефана Цвейга или Альбера Камю. Литва дала им возможность почувствовать, что такое западно-европейский университет, что такое немецко-польская рыцарская культура, которой в России не было. Например, московский мальчик мог думать, что немцы – это плохие люди с крестами, которые хотят завоевать «нашу родину». Тот же русский мальчик в Литве мог взглянуть на рыцарей в Тракай или башне Гядиминаса, и это обогащало его взгляд на вещи.

- Какими вы видите местных русских через лет 10–20? Они с течением времени по своему менталитету приблизятся к литовцам, европейцам или, избегая влияния, будут в некоторой степени держаться особняком?

- Думаю, что они все больше будут тяготеть к Западу, поскольку это свойственно и русским в России. Но больших изменений в их поведении не стоит ожидать – то, что они усвоили в детстве, еще долго будет с ними. Как бы они ни хотели быть похожими на немцев, шведов или норвежцев, как бы ни улыбались. Ведь когда они говорят о своих личных, интимных переживаниях, они возвращаются в детство и по-прежнему реагируют и ведут себя «по-тутейшему». Зато их дети, выросшие, в том числе, и в эмиграции – где-нибудь в Лондоне или Хельсинки, будут уже, конечно, другими.

- Вы родились в Украине, выросли в Литве. Когда бываете на родине или в России, то часто ли сами замечаете или, быть может, слышите в свой адрес, что и вы уже заметно отличаетесь от коренных жителей этой страны?

- Да, конечно. Я выгляжу более серьезным, менее открытым и не спешу укорачивать дистанцию в общении с человеком так, как это принято, например, во Владимире или в Москве. А во Владимире мне даже сказали, что я типичный балт.

Источник
Строго запрещено копировать и распространять информацию, представленную на DELFI.lt, в электронных и традиционных СМИ в любом виде без официального разрешения, а если разрешение получено, необходимо указать источник – Delfi.
ru.DELFI.lt
Оставить комментарий Читать комментарии (1)
Поделиться
Комментарии