Я в данном случае не совсем посторонний, случайный зритель. Мне посчастливилось (точнее: мне выпала честь) принять участие в том самом действе, которое привело к созданию фильма, – в молетском поминальном шествии. Я также замешан в переводе и редактировании материалов к этой ленте, у меня имелось определённое представление о теме, характере и стиле фильма. Я думал, меня трудно будет удивить и тем более поразить.
Но просмотр меня совершенно потряс. Настолько, что я даже не смог дослушать поздравления, адресованные творцам этой ленты. Слова – после увиденного и услышанного – казались ненужными, неуместными и лишними.
Есть на свете, в нашем опыте и памяти такое, чему (по словам Бориса Пастернака) «не дано примелькаться». Сама тема такова, что её нельзя ни усилить, ни обострить, ни заболтать. И задача у тех, кто её касается, простая и строгая: не уронить себя на фоне и в присутствии события подобной значимости. Когда рассудок отторгает знание, слух отказывается вбирать стоны и выстрелы, глаза отказываются видеть истерзанных ближних. Невозможно смотреть, невозможно отвернуться. Такой это фильм.
И всё – на фоне и при участии божественной молетской природы, аукштайтийских озёр, холмов и лесов.
Брехт писал: «Что за мир, где нельзя увлечься воспеванием женских прелестей и красотой пейзажа, ибо в этом будет заключено молчание о людоедстве!»
Фильм насыщен «сухой» статистикой. Титры напоминают: общее число жертв еврейского геноцида в Литве составило более 200 000 человек, в том числе около 190 тысяч литовских евреев; от 8000 до 10 000 еврейских беженцев из Польши; около 5000 евреев из Австрии и Германии; 878 французских евреев.
Предполагается, что 80 % литовских евреев были убиты до 1942 года, уцелело лишь несколько тысяч. Установлено более 200 мест массовых казней, печальное первенство среди которых занимают Понары (предместье Вильнюса Паняряй [Paneriai]), IX форт Каунасской крепости, Алитус, Антавиляйский лес, Вирбалис…
Марюс Ивашкявичюс, чьё слово стало одним из решающих в этом скорбном походе, беседуя с тележурналистом Андрюсом Тапинасом, задал главный вопрос: как это вышло, что именно тут, в благостной тихой Литве совершилось такое, а исполнителями, палачами оказались мы? Что у нас тут случилось?
Диалог не попал в итоговую версию фильма, поэтому я приведу его в отрыках, это важно и ценно.
Вот что сказал Тапинас: «Однозначного ответа, скорее всего, нет. Я выражу только свою догадку, что тут некий нарыв зависти к евреям. Зависть, нашедшая отражение в сатирических публикациях эпохи независимой Литвы, в фольклорном образе т. н. простого литовца, в его взгляде на соседа, живущего лучше, ибо значительная часть евреев жила лучше, чем литовцы… И мы, кажется, имеем дело с классическим случаем чёрной зависти. Она копилась, копилась, копилась, – и в итоге гнойник прорвался таким вот чудовищным образом. Очевидно: не всё исчерпывается одной причиной… Но к этой добавилось ещё четырнадцать-пятнадцать других поводов… Возьмём семь смертных грехов, выберем из них три наугад, и получим комбинацию, которая в 41-ом позволила «простому деревенскому парню» (это из книги Руты Ванагайте) взять в руки винтовку. И вот, я думаю, как раз в самóй этой обыкновенности таится причина лютой ненависти, бешеная зависть… Это тьма, та самая тьма, перед которой оказались бессильны и просвещение, и книги, и воспитание, и общение, и даже религия, – они не развеяли эту тьму, этот мрак нарастал, становился всё гуще, и наконец появился демон, который сказал: можно. Иди и бери. Когда мы общались, ездили вместе с молодыми людьми, с юными литовцами в Панеряй, в Молетай, я видел: им это всё в головы не вмещается, я же вижу, они не в силах поверить, – как такое могло быть?»
Марюс Ивашкявичюс: «В двух разных местах я слышал одну историю… Двое разных мужчин, которые участвовали в истреблении евреев, один в Жемайтии, другой в Восточной Литве, оба в советское время своё отсидели, они рассказывали в подпитии одно и то же: как у них потом болел этот палец – от постоянного нажатия на курок. И вот я думаю: если у человека от всего совершённого осталась только эта боль в пальце, после убийства сотен людей… Это какое-то вырождение, да? Как нам жить после этого, после всех злодейств?»
Те, кому невозможно жить после всего этого и со всем этим, 29 августа 2016 года, в последнее воскресение лета, прошли поминальным маршем от центра Молетай к месту казни, к братской могиле на окраине городка. Нас было там несколько тысяч.
Четыре десятилетия назад литовский поэт Альгирдас Вярба сказал в стихотворении «Ржаная баллада»:
Там дуб на равнине трясётся без звука,
От сумерек жёлтую пряча звезду,
И в окна стучит эмигрантская мука,
Отчизну рождая в солёном поту…
В фильме говорят многие эмигранты – потомки замученных в то последнее воскресенье. Говорят и местные, вернувшиеся на пепелище евреи, литовцы, поляки. Трудно, сбивчиво, нетерпеливо, с ошибками. Почти все участники фильма, его герои говорят не на родных языках. Они надеются, что нам так будет понятнее… Но так – ещё сумрачнее и страшнее.
Ибо понятно и безо всяких слов.
Сюжет картины сопровождается замечательной анимацией (её автор – Илья Березницкий), которая сама по себе говорит обо всём и за всех.
На том шествии нас было много, больше, чем кто-либо мог себе представить. И всё-таки мало.
Сердце, душа и мотор поминального марша, инициатор и продюсер фильма Григорий (Цви) Крицер как-то сказал: «Я верю, что скоро Литва станет нормальным, взрослым государством. А сейчас – у неё такой подростковый период. Ещё впереди совершеннолетие. Когда она сможет на всё посмотреть открыто, честно заговорить о нашей трагической истории в школах, тогда это будет прекрасная страна. Нынешняя молодёжь – умная, цивилизованная, пытливая, ей надо больше доверять, не скрывать, не прятать от неё ничего. Молодые сами разберутся, что хорошо, а что плохо. А пока Литва к своим чадам относится излишне бережно, старается не ранить их сознание правдой. Повторю: вся моя надежда – на юное поколение, которому марши, вроде нашего, открывают глаза. Это поможет им самим жить, работать, строить свою страну и мир. Вот говорят о признании вины… Какой вины? Нынешнее поколение не виновно в преступлениях и проступках отцов и дедов. Речь о признании правды, принятии ответственности. Германия нашла в себе силы посмотреть правде в глаза, назвать преступления преступлениями, выплатить компенсации пострадавшим… Но и это случилось не сразу – понадобились годы, десятилетия. И Франция шла к этому почти 50 лет».
Эта лента, говорящая, а вернее сказать – рыдающая о замученных, оканчивается кадрами марша, который 29-го августа 2016 года двинулся по главной городской улице, по той самой дороге, где за 75 лет до того гнали обречённых.
Марюс Ивашкявичюс тогда написал: «Но так уже было – 29 августа 1941 года. Евреев гнали по этой улице, а несколько местных белоповязочников бежали впереди и кричали в окна: «Не смотреть!». Кто посмотрит, будет вытащен из дому и отправлен вместе с евреями… Да, они почтили павших, воздвигли памятник. Но потом они все уедут, и те две тысячи наших закопанных земляков вновь останутся в немой очной ставке с нами. Опять они будут мертвы, а мы – живы, поэтому мы оскверним тот камень, мы будем дальше пить и испражняться на их могиле. Это самое страшное, что может случиться, но пока именно этот сценарий наиболее вероятен. И я не знаю, как быть. Но знаю, сколько разума и таланта закопано там; сколько людей, чьи дети и внуки сегодня вместе с нами творили бы новую Литву. Нынешний мир буквально оглох от известности литваков, одарённости их потомков. Тех, которым улыбнулась удача, то есть, которым здесь не везло, и они эмигрировали перед войной.
Боб Дилан, стучащий в ворота рая – „knock, knock, knocking on heaven‘s door“;
Филип Гласс, композитор, чья музыка сегодня звучит чуть не в каждом третьем голливудском фильме;
Скарлетт Йоханссон, в которую тайно влюблена, наверное, половина мужчин Литвы;
Мишель Хазанавичюс, своим „Артистом“ недавно добывший важнейшего Оскара;
Саша Барон Коэн – знаменитый Борат; Харрисон Форд; Пинк;
Сэлинджер – да, тот самый, подаривший миру роман „Над пропастью во ржи“, ставший настольной книгой для миллионов бунтующих подростков.
Леонард Коэн – он тоже отсюда. Вы наверняка слышали его печальную любовную балладу „Dance me to the end of love“, возможно, даже танцевали под эту песню. Если нет – послушайте. Оказывается, она о наших евреях из Эйшишкес, уже запертых и ждущих, когда их выведут на расстрел:
«Dance me to your beauty», –
уведи меня танцем в твою красоту,
когда играет горящая скрипка,
закружи меня над всем этим страхом,
пока я себя не почувствую под защитой.
Подними меня, как поднимаешь ветку сирени,
будь мне голубкой, что меня возвратит домой...
Унеси меня к нашим детям, которые просят нас о рождении».
Признание своих ошибок и даже преступлений – это проявление именно силы, а не слабости. Поэтому иногда надо побыть там, где невесело. Не знаю, быть может, я чересчур наивен, но почему-то верю, что наше поколение может покончить с этим кошмаром, не перекладывая его на своих детей, которых пока ещё это мало волнует, но они вырастут и оттуда посмотрят на нас, в изумлении спрашивая: почему вы не сделали этого? Двадцать пять лет живя в независимой стране, на свободе и без войны – как так случилось, что вы не нашли в себе силы примириться со своим прошлым, со своими евреями?»
Этот фильм – очень важный шаг, порыв, полёт к примирению.
Его хронометраж 86 минут. Его языки: иврит, литовский и русский.
Продюсер Цви Крицер, автор сценария и режиссёр Эли Гершзон.
Анимация: Илья Березницкий
*
Это невозможно смотреть и слушать. Это нельзя не смотреть, не слушать, не знать.
Иди и смотри.
Живи и помни
