Несомненно, именно от этого «человеческого» составляющего и бережного внимания к внутреннему развитию персонажей отталкивался в своей постановке Римас Туминас, который всегда называл себя консерватором и академистом, а также любителем прошлого. Вот и на этот раз он не бросился на поиск новых форм, о которых на протяжении всей пьесы говорит Треплев: в спектакле классические мизансцены, классическая мебель, классический Чехов, а именно последнее, наверное, и является самым сложным. Так классик театра абсурда Эжен Ионеско отмечал, что в современном мире самое тривиальное выражение уже является гротеском. И действительно, забытые простые истины, обнажаясь, современного зрителя, оглушенного новыми формами и экспериментами, поражают гораздо сильнее и глубже. Как считает сам Туминас, акт духовного обнажения сегодня пугает как никогда, современному человеку все труднее произнести «Я люблю тебя», он боится мечтать, томиться, желать.
Ставя классическую пьесу, режиссер все же решился на новый подход и поставил спектакль со своими учениками – прошлогодними выпускниками Литовской академии музыки и театра. В спектакле у Туминаса и 20-летних, и 60-летних играет только молодежь. На лицах актеров – самый минимум грима, нет здесь атрибутов ни молодости, ни старости – бантов, тростей, бород, как нет на Тригорине и «клетчатых брюк и рваных ботинок», которых от Станиславского требовал автор. Только на Нине появляется белое платье, почти балетная пачка, но и она скорее отражение ее внутреннего света, и, конечно же, – символ чайки.
И все-таки не оставляет впечатление, что Чайка у Туминаса в спектакле – это совсем не Нина Заречная, хотя именно ее губит Тригорин, но которая, тем не менее, выживает и находит новый смысл в жизни, полной страдания, – в "умении терпеть". Спектакль, словно чайка, закружился не вокруг нее, а вокруг трагически-бунтарской фигуры Кости Треплева, замечательно и очень откровенно сыгранного актером Мартинасом Недзинскасом. По сути, чайка в спектакле убита дважды: в середине пьесы погибает птица, а в конце – он сам, Константин Треплев. «Чайка» Туминаса – это его трагедия, Треплева, - трагедия человека, который, в отличие от всех остальных персонажей пьесы, не сумел смириться и приспособиться, не сумел выжить без любви...
Надо сказать, что образ Нины (в исполнении Мигле Полиекявичюте) – это не тот воздушный образ, который зачастую рисуется нашим воображением при прочтении пьесы. Нина в этой постановке как будто лишена той особенной душевной тонкости и чуткости, она скорее инфантильна и невежественно наивна, оттого и создается впечатление, что именно в ней кроется причина саморазрушения окружающих ее людей – как физического (Треплев), так и духовного (Тригорин). В конце концов, и умирающий Сорин, которого в спектакле замечательно сыграл Томас Клюкас, также признается в несбывшихся надеждах и планах на жизнь, с которыми, вполне возможно, связаны нежные чувствах к Нине.
Отдельно следует сказать о замечательной исполнительнице роли Аркадиной Агне Шатайте, которая наряду с властным себялюбием демонстрирует и богатую гамму чувств – как к своему неверному любовнику Тригорину, так и сыну, которого все-таки любит и очень боится потерять, но которая осознает, что она, пойдя на сделки с совестью и предпочтя любовника сыну, не в состоянии, не в силах противостоять будущему несчастью.
Несмотря на весь трагизм, спектакль Туминаса приправлен юмором и плотской составляющей любви: герои часто целуются и даже «занимаются любовью». В спектакле звучит музыка Фаустаса Латенаса, а также русские народные песни. Последняя сцена спектакля игры в лото, встреча Нины и Кости и его самоубийства играется одним фрагментом, в котором все герои, которые на протяжении пьесы суетились и не находили себе на сцене места, наконец-то успокаиваются и усаживаются перед зрителем в ряд – как будто перед исповедью, расстрелом или судом. И становится понятно, что на сцене в этот вечер королевствует не условность, не театр, а королевствует Душа – и неважно в какой она оболочке, как неважна и ее географическая или языковая составляющая. Та самая мировая душа, о которой говорится в пьесе Треплева, – не узкая, не мещанская, а безграничная и практически идеальная!
