Борис Ельцин отверг в 1996 году сценарий переворота, когда его убедили, что выборы можно гарантированно выиграть, пусть и не самыми элегантными средствами. Все путинские (включая, разумеется, и 2008 год) выборы проходили в ситуации, когда оппозиция могла, в лучшем случае, надеяться на второй тур. Да и то эти надежды имели под собой хоть какие-то основания только дважды – в 2000 году (на старте путинского режима) и сейчас. Власть, как и раньше, отождествляет политическую неопределенность – свойственную в той или иной мере любой демократии – с опасной нестабильностью, провоцируемой внешними силами. И главная задача – минимизировать эту неопределенность любыми средствами.
При этом признаком неопределенности в современных российских условиях является даже не возможность поражения. Но и второй тур выборов, который стимулировал бы эрозию режима и заставил бы чиновников задуматься о том, не лучше ли диверсифицировать свои предпочтения. И даже недостаточно убедительная победа в первом туре, которую прогнозировали социологи, в том числе из Левада-центра, которых нельзя заподозрить в работе на Кремль. Путин не хочет быть президентом-политиком, его задача – сохранить неформальный статус национального лидера, опоры созданной им самим системы. Фактически Путин соревновался не со своими соперниками, а сам с собой, с собственным результатом на «выборах-плебисците» 2007 года. И добился своей цели, даже за счет громких скандалов, которых можно было бы избежать при более скромном результате первого тура.
Ради этого можно было пожертвовать и важнейшим признаком легитимности выборов – согласием оппозиции с их итогами. Напомним, что результаты парламентских выборов не были признаны ни одной из оппозиционных партий. С президентскими оказалось сложнее – все-таки кандидатом на них был не Медведев (которого не боятся), а Путин, с которым ссориться куда опаснее. Но и в этой ситуации «кандидат номер два» Геннадий Зюганов не согласился с результатом выборов, а получивший поддержку активных избирателей в крупных городах Михаил Прохоров насчитал около четырех тысяч нарушений.
Однако у Путина другие представления о легитимности, чем те, которые привычны современным демократиям. Он по своему стилю человек XIX, может быть, первой половины ХХ века, когда сильные лидеры могли навязывать свою волю, не считаясь с оппозицией, как Бисмарк или Столыпин, неуклонно проводившие в жизнь свой курс, несмотря на протесты со стороны «либеральных болтунов». Он политик индустриального общества, который искренне не понимает значение людей, функционирующих уже в условиях общества постиндустриального. Отсюда и апелляция к уральским рабочим, которые, по его мнению, «на голову выше любого бездельника, любого болтуна». Современное западное общество, сложившееся под влиянием «бури» 68-го года, ему чуждо – как, впрочем, и значительной части (а может и большинству) российской элиты.
Что же будет после победы? Понятно, что оппозиция, митинговавшая на Болотной площади и проспекте Сахарова, не смирится с результатами выборов. Столь же ясно, что протестные настроения в мегаполисах не уйдут в песок. Но для режима не менее опасно другое. Сейчас за Путина проголосовали миллионы людей, рассчитывающих на государство-патрона, государство-благодетеля. Эмоциональная поддержка «нулевых» годов уступила место расчету, безальтернативности, страху перед хаосом. Сторонники Путина надеются, что он будет действовать в докризисном стиле, регулярно повышать пенсии, зарплаты, пособия. Но уже в июле они столкнутся с повышением тарифов, благоразумно отсроченным, чтобы не мешать избирательной кампании. А дальше, если не случится затяжной войны Запада с Ираном и нефтяные цены не подскочат до 200 долларов за баррель, то придется еще туже затягивать пояса.
Возникает закономерный вопрос – может ли Путин в этом случае рассчитывать на поддержку своего электората, на то, что он согласится с «потом, кровью и слезами». Думается, что ответ на этот вопрос был получен на Манежной площади, когда собранные там люди молчанием встретили первое сообщение о победе Путина на выборах. Это было не молчание пушкинского люда, шокированного злодейским убийством семьи Годуновых, а равнодушное молчание участников массовки.