Г. Бурбулис был одним из главных действующих лиц при подготовке Беловежского соглашения, оформившего распад СССР, и подписал его за Россию вместе с тогдашним президентом Б.Ельциным. В Вильнюсе он принял участие в дискуссии "Оценка действительности: двадцать пять лет после развала Советского Союза", организованная Центром геополитических движений и движением "Саюдис".
Нынешней России присущ имперский синдром, который он сравнивает с радиацией. Однако даже сегодняшнюю Россию можно заинтересовать вдумчивым диалогом, не ставя во главу угла страх, "что с потенциальном насильником не о чем говорить", отметил бывший соратник Б.Ельцина, отвечая на вопросы журналистов после конференции.
- В ходе проходившей в Вильнюсе дискуссии вы говорили, что распад СССР был объективностью, заложенной еще в начале советской истории...
- Это достаточно очевидно, но трагично, потому что большевистский переворот в форме тотального насилия, кровавой гражданской войны, завершившейся образованием Советского союза в декабре 1922 года, изначально содержал в себе родовую травму. И вся доктрина большевиков все последующие десятилетия в той или иной форме эту травму проявляла.
Мы имеем дело с системой, которая пренебрегала всеми наработанными цивилизационными нормами права, морали, обладала беспощадной способностью к манипулированию, а сама эта квазирелигия - осчастливить людей через насилие - имела фатальную, предопределенную уже неизбежность.
Дальше начинается сложное осмысление этапов формирования этой тоталитарной системы, периодов насильственной коллективизации, системного истребления лучших умов интеллигенции, людей искусства и науки.
Все это в этой же форме насилия проявилось в том числе по итогам Второй мировой войны. Сталину удалось перелицевать карту мира, попав в клуб победителей. И дальше начинается история борьбы двух мировоззрений, двух идеологий, двух систем за мировое господство.
Одна из коренных причин истощения империи в рамках этой борьбы — фатальный перекос в советской системе, условия жизни миллионов людей и бесконечная гонка вооружений с отчаянным соперничеством с американской системой и неизбежность принятия срочных мер, с которой столкнулся Михаил Горбачев. Сам Михаил Сергеич трагически не понимал ни природу советского социализма, ни условия его трансформации в восьмидесятых годах прошлого столетия и это заблуждение пронес вплоть до 1991 года.
- Вы говорили в ходе дискуссии об имперском синдроме России. Что это означает в нынешней ситуации?
- Я говорю, что моя страна больна имперским синдромом. У режима есть страх и опасения относительно импортированных цветных революций, и в этой ситуации предпринимаются действия, которые для будущего страны не конструктивны, а деструктивны. Это болезненное проявление перекошенной картины мира в сегодняшнем восприятии политического режима и вынужденная, к сожалению, поддержка большинством населения так называемой идеи «не дадим в обиду друг друга и свою родную власть».
В то же время ключевым сегодня для России является проблема (это некоторое напоминание о событиях восьмидесятых годов) выживания в условиях не просто спада экономики, а системного кризиса управления экономикой по всем основным сферам хозяйственного механизма, и это будет определять какой тенденцией в ближайшее десятилетие страна будет руководствоваться.
И я очень надеюсь, что возобладает опора на наши конституционные ценности, потому что самым главным достижением эпохи Бориса Ельцина является принятие в декабре 1993 года на всенародном голосовании новой российской Конституции. Она содержит сегодня в себе все те цели, правовые механизмы и возможности, чтобы в стране формировать качественно новые условия и образ жизни для большинства населения.
- Для Литвы распад СССР означал восстановление независимости, что это означало для России, и в какой ситуации оказались две страны спустя 25 лет?
- Мы же не только правопреемники СССР в ответственности за арсенал ядерного оружия, который размещался на территории России, и который мы демонтировали с Украиной, Казахстаном и Беларусью. Мы еще правопреемники той добольшевистской России, а в ее истории, особенно в начале XX-го века, были звездные времена.
Россия была самой динамично развивающейся страной в мире. Она уже тогда, накануне Первой мировой войны обладала пятым потенциалом по экономике и интенсивно создавала новую современную инфраструктуру, завоевывала международные рынки. Более того, у нас было несколько волн реальной реформации, в том числе на поле конституционного творчества, парламентаризма, крестьянская, судебная реформы. Т.е. у нас есть в нашей истории есть свои примеры создания цивилизованной европейской страны. Поэтому мы обязаны период советской тоталитарной империи принимать как он сложился со всеми трудностями и радостями создания суверенной, независимой Российской Федерации, но в историческом контексте.
Поэтому я верю, что мы сумеем пережить этот период испытаний реставрации имперского синдрома и найдем силы, ума и мужества выйти на дорогу базовых европейских ценностей.
- В Литве часто говорят об угрозе со стороны России. Что вы думаете в этой связи?
- Я хорошо знаю это ощущение и им переполнены разные слои литовского общества. Я практически уверен, что нам нужно помогать в тех самых, может быть, первичных формах диалога, но Россию не надо отталкивать, отчуждать в этом состоянии опасности российской экспансии, угрозы, каких-то невероятных планов реваншистского поведения. Думаю, уверен, что это исключено.
Сейчас обоюдная потребность в новом качестве диалога без обугленной памяти. Это тоже своеобразный синдром насильственного подавления в то время, когда Литва уже имеет огромные предпосылки для нового взгляда и на себя, и на своей будущее. Выросло новое поколение молодежи, которое качественно и принципиально формировалось в других условиях. Не надо опасаться.
Я считаю, что даже сегодняшнюю Россию можно заинтересовать вдумчивым диалогом, не ставя во главу угла этот страх, что с потенциальном насильником не о чем говорить. Надо говорить, общаться, думать, дорожить нашим совместным будущим.
