EHU Times обратилась к президенту ЕГУ академику Анатолию Арсеньевичу Михайлову за комментарием о происходящих в университете процессах.
— Анатолий Арсеньевич, вокруг ЕГУ уже который год не утихают страсти. В последнее время ситуация вновь обострилась: в частности, вышел ряд публикаций в беларуских СМИ, где рассказывается о том, как в ЕГУ растрачивают средства доноров, как студенты протестуют против руководства университета и так далее. Как Вы можете прокомментировать эту информацию?
— Нашему университету не привыкать к тому, что к нему в очередной раз привлечено такое внимание. В определенной степени это является показателем того, насколько важным является наш проект для Беларуси и региона в целом. Однако чрезмерно эмоциональный тон происходящих вокруг этого проекта дискуссий не должен отодвинуть на задний план его природу и смысл.
Сейчас многие, возможно, и не помнят о том, что уже с первых лет своего существования он сталкивался с далеко не самой доброжелательной реакцией. Судя по обилию нынешних публикаций, и не только в Беларуси, важность этого проекта в настоящее время не подвергается сомнению. Но тогда, в 1992 году, слишком многие не только не видели в нем смысла, но и реагировали на его возникновение достаточно недоброжелательно. Это имело место потому, что не было достаточного понимания того, для чего он был создан. Хотелось бы напомнить, что основе создания ЕГУ лежало отчетливое осознание того факта, что для трансформации посттоталитарной реальности мы должны, прежде всего, изменить самих себя и свое мышление, осмыслить богатейшее наследие европейской интеллектуальной традиции, от которого мы, в силу определенных обстоятельств, были изолированы на протяжении многих десятилетий, чтобы в дальнейшем использовать этот потенциал для реформирования общества. Увы, в то время эта задача далеко не всем казалась актуальной.
Что из этого получилось, мы знаем. В настоящее время это признается практически всеми, как внутри страны, так и за ее пределами. Но, как это часто бывает, что-то не видно тех, кто готов был бы взять на себя ответственность за все происходящее. Вместо этого они тратят свою энергию на обличение других. Вот и сейчас, например, пытаются утверждать, что ЕГУ утратил свою «беларускость». Что это означает, мне трудно понять. Но не свидетельствует ли это о том, что та большая работа, к которой когда-то приступил ЕГУ, — работа по наверстыванию упущенного в сфере гуманитарного знания и превосходящая возможности любого отдельного университета, уже не нужна? У нас что, уже есть тот необходимый, признанный всем миром потенциал профессионализма, которым мы должны лишь делиться с вами, студентами?
Как бы мы ни относились к рейтингам университетов, имена Гарварда, Кембриджа или Сорбонны всем хорошо известны. И если мы встречаем там студентов из разных стран мира, то они приезжают туда вовсе не для того, чтобы, например, изучать некую «польскость», «венгерскость» или «казахскость». Они стремятся поступить в эти престижные университеты для приобретения качественного знания, которое далеко не везде обеспечивается на таком уровне. Качество этого знания накапливалось на протяжении веков, оно обеспечено размахом и масштабом исследований и публикаций, интенсивной переводческой и интерпретационной работы. Беларусь, к сожалению, не может похвастаться наличием мощного потенциала в сфере гуманитарных и социальных наук – того, знания, которое особенно необходимо для осмысления и трансформации реальности, в которой мы находимся, а также вашего профессионального становления в этой сфере. Этот печальный факт следовало бы осознать и сделать из него должные выводы, показав на личном примере конкретные результаты, а не тратить энергию на поучение других. Еще Аристотель отмечал, что те, кто учит других, как делать дело, должны сами уметь делать это дело. Кстати, в начале 90-х гг. прошлого столетия в Беларуси для этого существовала уникальная возможность, можно было бы создать десятки университетов, но почему-то ею не воспользовались те, кто сейчас тратит свою энергию на советы и рекомендации другим.
Согласен с тем, что в последнее время «ситуация вокруг ЕГУ вновь обострилась». На этот раз активно обсуждается, каким образом расходуются средства доноров. Проблема действительно крайне насущная.
Хотелось бы отметить, что она отнюдь не является новой.
В этом году исполняется десять лет существования нашего университета в Литве. Но то, что кажется нам само собой разумеющимся, и в чем так заинтересованы наши студенты и преподаватели, является, увы, скорее, аномалией, чем нормой. Я хочу обратить внимание на то, что ЕГУ является приватным университетом. Это крайне рискованный способ существования в любой стране, тем более там, где для этого не существует ни традиции, ни благоприятных условий. Обычно такие университеты самым убедительным образом, существенно отличаются от других качеством исследований и преподавания. Это очень трудно, но иного пути не существует.
Во время нашего пребывания в Минске мы пытались быть такими, хотя этого все равно не было достаточно для обеспечения нашего существования. Пришлось приложить огромнейшие усилия для того, чтобы привлечь внимание к нашему проекту, в ситуации, когда Беларусь, к большому сожалению, отнюдь не являлась страной, пользующейся приоритетным вниманием мирового сообщества. Это было сопряжено с изнурительной и напряженной, практически ежедневной работой, к которой, кстати, были причастны и некоторые члены нашего нынешнего Управляющего совета.
Нам также не следовало бы забывать, что вообще природа донорской поддержки заключается в том, чтобы оказывать ее лишь определенное время, как правило, для становления проекта с тем, чтобы в дальнейшем он мог существовать сам по себе. Понимаю, как это сложно, особенно для гуманитарного университета, к тому же находящегося за пределами своей страны, но, увы, такова уж суровая жизненная реальность. В мире существует так много проблем, требующих своего неотложного решения и, соответственно, финансовой помощи, что на этот счет нам не стоит заблуждаться.
Когда нас закрыли в 2004 году, при всей огромной политической и моральной поддержке мирового сообщества, наше дальнейшее существование, казалось крайне сомнительным. Возрождение университета в соседней Литве, скорее, следует отнести к разряду чуда, чем какой-либо закономерности. Можно было бы рассказывать очень долго, какими были те усилия по возобновлению привлечения средств , получение которых сейчас нам кажется чем-то само собой разумеющимся.
Однако и здесь необходимо демонстрировать эффективность их использования. Да, действительно, многим из преподавателей и сотрудников пришлось очень нелегко. Жизнь на две страны отнюдь не способствует решению сложнейших задач, стоящих перед университетом. Однако это не означает, что та ответственность, которая лежит на нас, преподавателях и сотрудниках, по отношению к донорам, с нас снимается.
Если обратиться к результатам нашей работы, то на протяжении последних лет существуют достаточные основания для озабоченности. Это нашло отражение в оценке деятельности нашего университета, осуществленной Министерством образования Литвы еще в 2009 году. Из четырех показателей два оказались негативными. По результатам оценки были осуществлены достаточно радикальные меры по реформированию университета. Количество академических программ уменьшилось с 15 до 10, сокращено количество департаментов с 6 до 4, вместо 27 подразделений осталось 16. Нет нужды напоминать о том, что эти меры были достаточно болезненными и не могли не затронуть интересы тех, кто далеко не всегда демонстрировал должную ответственность по отношению к существованию и развитию проекта и эффективному использованию донорских средств.
Между тем тот ритм работы университета, являющийся нормой жизни любого университета, включая и существенно более стабильные, по-прежнему был далек от того состояния, который можно было бы назвать удовлетворительным. Всем известно, что слишком часто расписание занятий не учитывало интересов студентов, и они жаловались на перегрузки, заседание департаментов были редкостью, Сенат постоянно сталкивался с отсутствием кворума. Помню, как приглашенные мною для участия в работе Сената представители литовского профессионального сообщества с удивлением обнаружили, что лишь они относятся с должной ответственностью к участию в его работе. После этого они просто перестали его посещать. В 2012 году Сенат вообще оказался не в состоянии организовать свое переизбрание, некоторые его члены даже объявили бойкот выборам. Когда в ответ на это члены Управляющего совета попытались встретиться с академической общественностью для прояснения ситуации, лишь два ее представителя нашли время для этой встречи. Если обратиться к статистике, то следует отметить, что с 2009 года количество студентов в нашем университете постоянно уменьшалось: в 2009 году их было почти две тысячи, а в 2016 году осталось около 650. В этих обстоятельствах была необходима максимальная консолидация сил всего университетского сообщества для изменения дел к лучшему, вместо попыток обнаружить виновных вокруг себя. Если я, как преподаватель, не являюсь привлекательным для студентов, то стоит ли мне обижаться при этом на администрацию, которая не обеспечивает их необходимое количество, или на недостаточно эффективную рекламу? Так, например, в 2012-13 учебном году мы приняли на магистерские программы 113 человек, из которых 41 отчислились уже после первого семестра.
Стоит ли удивляться тому, что на заседании Управляющего совета в декабре 2012 года было принято решение о необходимости проведения радикальных реформ всей системы организации и управления университетом? Решение было продиктовано отчетливым пониманием того, что дальнейшая поддержка университета донорами при негативных показателях его работы находится под угрозой.
Таким образом, Ваш вопрос о расходовании донорских средств отнюдь не является чем-то новым. Он был в центре внимания членов Управляющего совета, которые, имея большой опыт работы с донорами, больше других понимали тревожность последствий такого расходования средств. Это положение дел вызывало такую тревогу, что осуществленный в январе 2013 года по поручению Еврокомиссии анализ положения дел в университете (Stephen Weber Report), не исключал возможность слияния нашего университета с одним из литовских вузов. Попутно хочу отметить, что характер той финансовой поддержки, которую ЕГУ удавалось получать на протяжении многих лет, является уникальным: речь идет о так называемой институциональной поддержке. Ее чрезвычайно трудно получить, поскольку она расходуется на существование структуры, как таковой, а не, как обычно, выделяется на относительно краткосрочные проекты.
Вот и сейчас по инициативе нашего основного донора – Еврокомиссии прекращает свою работу Трастовый фонд Совета министров Северных стран. В дальнейшем администрировать финансовую поддержку ЕГУ Еврокомиссия будет в тесном содействии с Шведским агентством по развитию (SIDA) и Литвой. Мы должны быть благодарны Совету министров Северных стран за многолетнюю поддержку, но, как уже отмечалось, у нас не должно было быть никаких сомнений, что эта помощь не могла быть бесконечно длящейся. Это же касается и других доноров. Как бы это ни было сложно, но существовать нашему университету, когда наши доходы покрывают лишь около 15 процентов наших расходов, совершенно нереально.
— В недавнем заявлении Сенат потребовал отставки двух членов управляющего совета ЕГУ: Энн Лондсдейл и Дэвида Дэвидсона. Не могли бы Вы подробнее рассказать, кто эти люди, чем они занимаются и что будет означать их уход из ЕГУ по факту?
— Да, мне известно, что 14 членов Сената сочли возможным проголосовать за резолюцию, содержащую эти пункты. Это их суверенное право и следовало бы прояснить у них, каковы были мотивы этой формулировки. Со своей стороны, могу сказать, что речь идет о тех, чьи имена достаточно хорошо известны в образовательном пространстве Европы и мира. Совершенно уверен в том, что их вклад в поддержку нашего непростого проекта невозможно переоценить. Думаю, мы просто не существовали бы сейчас как университет. Можно было бы также напомнить и о том, что они нам, вообще-то, ничем не обязаны и вполне могли бы обойтись без дополнительных обременений для своей жизни. Однако на протяжении многих лет они тратили свое время и силы для поддержки ЕГУ, за что следовало бы им выразить только благодарность.
В связи с этим я хотел бы обратить внимание на одно обстоятельство, некогда привлекшее мое внимание. В 1942 году в разгар второй мировой войны (!) выдающийся мыслитель 20 века Ортега-и-Гассет написал: целая книга может быть написана на тему — Об ответственности и безответственности философии. Но тут же добавляет, что эта тема, в конечном счете, является частью другой, более общей – Размышления об интеллектуальной ответственности. Как мне кажется, на первый взгляд эта проблема может быть отнесена к числу сюжетов, представляющих лишь академический интерес. Речь, по-видимому, идет об особой категории людей, которых иногда называют homo theoreticus. Следует признать, что это в определенной мере неизбежно для всех нас, кто специализируется в области социальных и гуманитарных дисциплин. Однако слишком часто это сопряжено с неоправданной уверенностью в себе тех, кто, как иронично отмечала Симона Вейль, просто ничего не умеют делать руками или совершать практические поступки, и пытаются компенсировать это советами о том, как это следует делать другим. Порой, такого рода советы приобретают чрезмерно радикальный характер с использованием взятого в последнее время на вооружение понятия critical thinking. При этом забывается, что подлинно критическое мышление должно начинаться с самого себя.
Передо мной лежит недавно изданная книга известного философа Gianni Vattimo. The Responsibility of the Philosopher. На странице 114 он пишет: «Иногда мне в голову приходит мысль: не являюсь ли я паразитом? …Как долго еще правительство будет продолжать выплачивать заработную плату профессорам философии?»
Думаю, что такой вопрос могли бы задавать себе мы все, тем более в той ситуации, когда у нас нет своего правительства, которое заботилось бы о нас, а не обвинять окружающих в наших трудностях и проблемах.
— ЕГУ объявил о том, что нас ждет поиск нового ректора. Организация прошлого поиска ректора, как Вы помните, вызвала ряд критики. Как будет организован процесс в этот раз?
— Да, действительно, в ближайшее время нам предстоит новый этап выборов ректора. Объявление на этот счет скоро будет опубликовано. Известно также, что до сих пор все еще не утихают страсти по поводу прошлых выборов. Очень хотелось бы, чтобы, помимо недовольства тех, кто оказался неизбранным, были четко сформулированы основные претензии к процессу выборов. Они длились около шести месяцев и на разных этапах их проведения, если они могли показаться кому-то подозрительными по характеру своей организации, в них можно было бы не участвовать. С самого начала было понятно, что, в силу упомянутого мною выше положения дел в университете нам был нужен не кто-то из тех, кто попытался бы приобрести навыки руководителя на этом поприще, но человек с опытом управления университетом. Думаю, что Дэвид Поллик не ожидал такой степени сопротивления всему тому, что нашему университету в любом случае предстоит проделать.
В ближайшее время будет определена профессиональная фирма, имеющая опыт в этой области, которая будет заниматься подготовкой выборов. Таким образом, это будет происходить в соответствии с порядком и процедурами, которые приняты в таком случае.
— На Ваш взгляд, чтобы восстановить имиджевые потери ЕГУ, что нужно делать? Реальная ли это вообще задача?
— Согласен с тем, что имиджу ЕГУ был действительно нанесен ущерб. Не знаю, на что при этом рассчитывали, но с последствиями придется неизбежно столкнуться и тем, кто в этом так активно участвовал.
И никто, кроме нас самих, исправить положение дел к лучшему не может. Мне часто приходится сталкиваться с вопросом, который мне задают, и на который я не могу найти ответа. Каким образом наше сообщество умудрилось нанести себе урон вынесением в публичное пространство проблем внутренней жизни университета, которые, при всей их сложности, должны разрешаться совместными усилиями и в режиме диалога? Могу лишь принести мои искренние извинения вам, студентам, за то, что мы, педагоги, позволили себе такое поведение.
— Что бы Вы пожелали сказать будущим абитуриентам ЕГУ?
— Я хотел бы обратить внимание на то, что образование в сфере гуманитарных и социальных дисциплин сталкивается в современном мире с огромными вызовами. Я получил один из последних номеров издаваемого в США журнала Inside Higher Education от 6 июня. Первая статья в нем называется The Disappearing Humanities Jobs. Явление отнюдь не новое в мире в целом. Всему прошлому 20 веку было присуще острое ощущение утраты способности адекватного осмысления и понимания окружающей социальной реальности. Высказывание Х.Арендт – «thought and reality have parted company» — является, прежде всего, признанием кризисного состояния гуманитарного знания, положение дел в котором с тех пор лишь усугубилось. А между тем вокруг нас существуют тысячи университетов, которые рекламируют образование именно в этой сфере. Я хотел бы обратить внимание студентов на то, что по большей части выдаваемое за образование на самом деле образованием не является. Чем раньше вы поймете риски, связанные с вашим собственным профессиональным становлением, тем лучше будет для вас самих.
В основе создания ЕГУ была идея противопоставить этой имитации образования, нечто совершенно иное. Это очень трудно, но иного пути нет и быть не может. И в этом должны быть заинтересованы, прежде всего, вы, студенты, поскольку речь идет о вашем собственном будущем.