Операция «Весна» главным образом заключалась в выселении из Литвы зажиточных крестьян, которые были названы противниками коллективизации.
В России известно о порядка тридцати литовских памятниках. Все они стоят на местах захоронений и установлены литовцами. На Левашовской пустоши под Петербургом установлено около двадцати этноконфессиональных памятников, среди которых есть резной крест, установленный в память о литовцах, расстрелянных в годы большого террора. Кроме того, Ирина Флик рассказала и о других памятниках в местах захоронения ссыльных литовцев.
«В этом году памятник литовцам-заключенным Соловецкого лагеря и «Белбалтлага» будет установлен на другом мемориальном кладбище «Сандармох», в Карелии, – рассказала И.Флик участникам конференции. – Литовские памятники стоят там среди других памятников, установленных разными национальными землячествами или иностранными консульствами. Есть литовские памятники и на общих мемориальных лагерных кладбищах. На горе Смита в Норильске, в Воркуте, Абезе и так далее. Инициативное начало в обустройстве мемориалов принадлежит прибалтийским экспедициям».
Захоронениям грозит забвение
Места захоронения находятся обычно на кладбищах городских или сельских регионов, бывших спецпоселков. На этих кладбищах ставили памятники, писали имена. Но сегодня им грозит практически полное забвение.
«Во-первых, это труднодоступные регионы, в которых уже давно нет тех спецпоселков, где находились эти кладбища, – сказала сотрудник «Мемориала». – Некоторые из этих кладбищ не имеют статуса кладбища как такового».
Впрочем, такая ситуация характерна в принципе для всех захоронений времен террора. Границы захоронений практически никогда не установлены, знаком отмечен только фрагмент территории захоронения. Численность похороненных почти всегда является предметом споров. В большинстве случаев нет возможности привязать к определенному месту определенные имена. И память об этих захоронениях практически ничем не защищена в будущем. У этих кладбищ нет ни регламентов, ни юридического статуса. В этом, по мнению И.Флик, выражается «отчуждение государства от им убитых граждан». Оно выражается и в том, что небольшое количество из этих памятников имеет официальный статус, то есть, внесено в государственный реестр.
«В России учет памятников и памятных знаков по государственной программе не проводится, – рассказала И.Флик участникам. – Его ведут общественные организации. По учету «Мемориала» и Центра имени А.Сахарова мы знаем, что всего на территории России около 600 памятных знаков. На самом деле их гораздо больше. Многие памятники известны только на районном уровне, поэтому сбор информации оказывается очень сложным. Вроде бы, не так мало, но большая часть этих памятников установлена членами общественных организаций и частных лиц. Администрация и региональная власть нередко поддерживают их и административно, и материально. Но в качестве инициаторов и исполнителей выступает крайне редко. И практически никогда не бывает, что памятник устанавливается федеральной властью».
По словам российского исследователя истории советских репрессий, неучастие федеральных властей России в увековечивании памяти пострадавших от террора: «это послание населению. Ставьте эти памятники, но это не всерьез, к российской национальной истории это не имеет никакого отношения».
«В лучшем случае они могут быть предметом интереса для местных краеведов, – полагает исследователь. – Это послание явно сопрягается с отношением государства к данной теме уже вербальным способом, интонацией, с которой эта тема звучит по телевидению, скороговоркой звучит в учебниках истории».
Помнят ли россияне о литовских ссыльных?
По словам И.Флик, память о литовских ссыльных в российском обществе «крайне невелика». Если в день начала конференции Александр Даниель, тоже представитель общества «Мемориал», сказал, что «еще вчера (в смысле в прошлом веке» – DELFI) знание и память о литовских ссыльных присутствовала в российском сознании», то, по словам И.Флик, сегодня память о депортациях литовцев полностью отсутствует.
«Публичной общественной памяти необходима конкретная и убедительная опора. В 40–80 годы прошлого века эта память была, потому что присутствовала личная память старшего поколения, а молодому поколению сегодня зацепиться уже не за что, – констатировала И.Флик. – Во-первых, литовских памятников в России мало, и все они оттеснены на периферию общественного понимания, не бросаются в глаза. Тема Литвы крайне ограничена в музейном представлении. На территории России мы знаем только 7 музеев, где, так или иначе, присутствует тема литовских депортаций. Например, музеи Норильска, где есть экспозиция, посвященная лагерным восстаниям, в которых активную роль играли заключенные литовцы. Пермь36 – с экспозицией политзаключенных 70-80-х годов и биографией литовских диссидентов. Еще в двух якутских музеях. В республиканском и школьном музее села Хатулы. Это резко контрастирует в тех же музеях с темой депортаций российских немцев, практически в любом сибирском музее можно найти предметы их быта, прикладного искусства. Литовского прикладного искусства там нет. Еще сильнее этот контраст виден в сравнении с литовскими музеями, где память о лагерях и ссылках занимает чуть не основное место в экспозиции».
Однако, отметила исследователь, хуже всего дело обстоит с литературой о том периоде.
«За последние 20 лет, когда в России стали издаваться книги о терроре и ГУЛАГе, издано шесть литовских мемуаров, издан ряд документов в семитомнике ГУЛАГ, совместное издание с Вильнюсским Университетом СССР и Литвы в годы Второй мировой войны и еще две работы – вот и все. А если к этому добавить, что тиражи этих книг не превышают 2000 экземпляров, то сами понимаете, что источник знания о депортации и ссылках литовцев сегодня отсутствует. Надеюсь, что наше сотрудничество будет способствовать изменению ситуации».
Память о терроре
Но, говоря о захоронениях литовских ссыльных на территории России, И.Флик не обошла стороной и Россию. По ее словам, в России сегодня память о терроре и ГУЛАГе сводится к фрагментарным воспоминаниям о локальных событиях, несвязанных общей политической сущностью. Памятники оттесняются на периферию населенных пунктов. Как отметила исследователь, «там эта память не бросается в глаза, выключена из общего обращения».
«Память о терроре сводится к увековечиванию памяти жертв преступления, – сказала И.Флик. – Конечно, мы помним о жертвах, но помнить надо и о том, что люди погибли не в результате стихийного бедствия, а были убиты государством. И нынешнее российское государство не хочет, чтобы об этом помнили. То есть оно заинтересовано, чтобы память об этом уходила на периферию общественного сознания».
Память о преступлениях против каких-то национальных групп, по ее словам, «особенно рьяно изгоняется из публичного пространства. Что движет российским государством – непонятно. К примеру, попытка установить в Якутске памятник литовским ссыльным окончилась полной неудачей. Одно ясно, что отношения между русскими и литовцами от этой истории точно не улучшились». Однако, в отличие от федеральных властей, власти региональные часто участвуют в создании мемориалов или памятных знаков на месте захоронений, но, все же, инициатива все равно в большинстве случаев исходит не от них, а от общественных организаций или частных лиц.
Красноярские литовцы
Однако на территории, куда ссылались в 1948, 1949 и 1951 годах литовцы, остались не только кладбища и памятники, но и потомки ссыльных. Так, например, в Красноярске существует Красноярская региональная литовская национальная культурная автономия «Литва», чей представитель Антанас Расюлис принимал участие в заседании сейма, посвященном массовой депортации литовцев, которая произошла шестьдесят лет назад. Как он рассказал DELFI, их организация не занимается сбором материала о ссыльных, а больше внимания уделяет сохранению языка, культуры, традиций.
«Это общественно объединение всех тех литовцев кто там сейчас живет, – рассказал собеседник DELFI. – Наша главная задача – сохранение языка, традиций, культуры и поддержание связи с исторической родиной. Сделано очень много. Ежегодно проводим мероприятия, участвуем в общественной жизни города, края».
По его словам, в Красноярск в 1948 году было вывезено ориентировочно 23 500 литовцев. Но, кроме того, были депортации в марте 1949 и в 1951 году. По его словам, согласно переписи 2003 года по Российской Федерации в Красноярске и Красноярском крае, количество людей, записавших себя литовцами, составляло 4000 человек.
«Кроме этого есть еще те, кто является наполовину литовцем, – сказал А.Расюлис. – И они себя не обозначили литовцами, их в три раза больше. Это дети от смешанных браков Часто у них литовские фамилии, но когда спрашиваешь у них, кто ты по национальности – отвечают – русский».
Всего в Красноярске больше тридцати национальных общественных организаций, которые входят в Межнациональный культурный центр Красноярска. Предки большинства представителей этих национальностей тоже не по своей воле оказались в Красноярске. А из-за репрессий.
