Работа в Европейском парламенте, концертная деятельность, лекции и международные конференции, должность почетного председателя Союза отечества – Христианских демократов Литвы, статьи в прессе, появляющиеся едва ли не каждый месяц новые книги, стихи, которые он сочиняет между резолюциями и другими важными государственными документами – это только часть деятельности профессора.
«Можно не погружаться только в работу, службу, рутину, стоит чувствовать возможности игры», – признался Витаутас Ландсбергис в 2006 году в снятом интервью для передачи «Утро с Витаутасом Ландсбергисом». Мы попытались показать то, о чем говорилось тогда.
- Вы росли в семье литовских интеллектуалов. Ваш дедушка, Габриелюс Ландсбергис, считается отцом литовского театра, дед Йонас Яблонскис – создатель нормативного литовского языка. Крестным отцом вашей матери, каунасского глазного врача, был сам Винцас Кудирка. Ваш отец был известным архитектором, полковник Витаутас Ландсбергис-Жемкальнис. Воспитанный в такой семейной обстановке и сохраненный в советское время неконформистский дух, наверное, естественен?
Есть много людей с неконформистским духом. Надеюсь, что они есть и сегодня. Было много достойных и честных семей, которые создавали ту независимую Литву и работали для нее, потом боролись за ее свободу, и в конце концов, уже в пожилом возрасте участвовали в Саюдисе и возрождении Литвы.
Мой отец, будучи уже очень старым, всегда верил, что Литва будет независимой. Я вспоминаю его высказывание: «Вы увидите, как они будут уносить ноги. А я, к сожалению, не увижу».
Он увидел, так как прожил сто лет, дождался Саюдиса, участвовал в открытии Учредительного собрания Саюдиса, и в 95 лет поднимался на гору Гедимиинаса, чтобы поднять триколор. Это был для него словно подарок судьбы в конце жизни.
К тому времени моя мать уже давно умерла. Она была глазным врачом, но также, если надо было, лечила и души людей. В годы немецкой оккупации ее попросили, и она приютила девочку из еврейского гетто, хотя это было опасно для всех нас. Мы об этой опасности не знали, а она не усомнилась, что надо спасти ребенка. У нас скрывались и другие люди, некоторые – из деревень, они избежали ссылки в Сибирь, мама их приютила.
- У вашего отца был твердый и открытый характер, он не терпел лицемерия и угодничества. Вы многое унаследовали от него?
Когда я был маленьким, может быть, мне и не приходилось видеть такие ситуации и столкновения из-за принципов с кем-то. Правда, была одна история, о которой я тоже знаю больше по рассказам, так как был еще совсем маленьким, когда его глубоко оскорбили плохими воспоминаниями о его отце. Это было опубликовано в полуофициальном издании, и он об этом узнал. Он был очень оскорблен, и добился суда чести. Сын защитил отца, и автора этих воспоминаний признали неправым. Председателем суда чести был ректор Университета им. Витаутаса Великого Миколас Ремерис, очень уважаемый человек. У меня остался пример, по которому я позднее возбудил дело против Витаутаса Петкявичюса за то, что он наврал в своей книге о моем отце. Что обо мне – бог с ним, там в двадцать раз больше неправды и клеветы, но оставить безнаказанным за клевету на отца, по-моему, нельзя.
- В своей автобиографии вы выделили цитату Ибсена, мысль, противоречащую советской идеологии коллективизма, что «человек наиболее сильный тогда, когда остается один». Вы прирожденный индивидуалист?
Я не хотел бы проводить какие-то свои анализы или предполагать. Думаю, что, возможно, это есть, но мне очень нравится и быть среди людей, особенно таких, с которыми меня объединяет что-то общее.
- Но в наиболее важные моменты восстановления независимости, наверное, у вас в голове прежде всего появлялась стратегия, что надо делать?
Стратегия, возможно, появлялась в коллективной голове. В моей голове могли рождаться тактические решения, как использовать какую-то возникшую идею – оставить ли ее на будущее или запустить сразу, и в какой форме.
Например, надо ответить на ультиматум Горбачева в апреле. Мы получаем очередной ультиматум Горбачева с угрозами, что создаются незаконные вооруженные формирования, это 1990 год. До блокады. От нас требуют отменить акт 11 марта, даются три дня на исполнение, а потом вам будет плохо. Потому что у него, как у президента Советского Союза, есть полномочия ликвидировать такие проявления, как в Литве. Мне пришла в голову мысль, что отвечать. Все журналисты ждут: «какой будет ваш ответ?» – «Сейчас у нас Пасха. В эти выходные. Горбачев об этом ничего не знает. Мы спокойно подождем и ответим после Пасхи. Нам дали три дня. Сколько нам надо будет, столько и будем думать». Не было времени заседать и решать, как отвечать на тот или другой вызов, проблему. Приходилось и импровизировать.
- Всем известно ваше чувство юмора, из-за которого ваши оппоненты часто сердятся, а иногда и не понимают. Бывали ли такие ситуации, что спасало чувство юмора, а может, вы сами страдали от него?
Чувство юмора вообще очень поддерживает. У моей мамы было чувство юмора. Хотя характер у нее был спокойный, но у нее на работе, в поликлинике, медсестры, помню, говорили, что она «юмористка». Все, что было тяжело, неприятно, она умела увидеть в другом свете. Возможно, и с юмором. Мне кажется, иногда важно видеть более веселый, юмористический смысл в жизни, вокруг.
- А вы никогда не боялись? Действительно ли врагом свободы является страх?
Это действительно так. Человек, который боится, сам себя ограничивает, он уже отказывается от своей свободы. Начнем с Евангелия от Иоанна: «истина сделает вас свободными». Если ты боишься и говоришь только половину правды, или смотришь, что тебе за это сделает начальник, ты уже сам становишься несвободным.
Иногда обсуждаются примеры. И не раз бывали, и до сих пор есть эти колебания: «нужно ли было Литве сопротивляться и жертвовать таким количеством лучшей молодежи в безнадежной борьбе против советской империи?» Некоторые сейчас считают, что эта борьба могла выглядеть безнадежной, или пытаются в этом убедить. У тех людей, которые шли на смерть, не было иллюзий, что они одолеют Советский Союз. Но они выбрали и понимали, что поступают благородно, по своим убеждениям. Их идеал – свобода Литвы, и они не могут терпеть, когда Литву уничтожают. Пришел враг, и они сопротивляются этому врагу. Также, как ты защищал бы свой дом или своего ребенка, любимую женщину от какого-нибудь насильника. Или ты не защищаешь, потому что можешь пострадать. А потом, возможно, не сможет сам себе в глаза посмотреть, потому что испугался и не защищал. Это все очень просто. Те люди, которые погибли за главное, оставили свой пример. И я даже говорил: «Если они могли, то неужели мы не сможем».
- Что для вас свобода личности? Ведь эти две свободы – независимость государства и внутренняя свобода человека – связаны между собой. С восстановлением государственности каждый из нас получил и свою свободу выбирать, создавать жизнь по-своему.
Свобода должна идти рядом с ответственностью. Мы не только получили свободу, но и взяли на себя ответственность. Это наше слабое место сегодня, потому что многие просто пользуются. Не думают, что надо создать, что мы должны внести, сделать для будущего, для тех, кто будет после нас. И какую страну мы оставим после себя. Вылеченную, поднятую, оптимистичную или другую. Эту ответственность многие до сих пор не понимают. И, находясь у власти, думают, как бы уладить прежде всего свои дела, как можно дольше удержаться в кресле, может, еще одни выборы выиграть, еще посидеть в этом кресле.
Должно быть другое мышление. С другим мышлением мы шли восстанавливать государство. Не для того, чтобы делить европейские деньги или ругаться, кто какой пост займет. На посты даже трудно было назначить людей. Были и такие, которые говорили: мы уже сделали, мы не хотим быть у власти, возвращаемся к своим делам. Я им говорил: помогите, нам надо создавать новое государство.
Но не всех уговорил. Помню, что однажды все же уговорил композитора Балакаускаса, который был замечательным послом во Франции, Испании и в Португалии. Но власть сменилась, и он уже не был нужен. Вот пример, как человек совершенно из другой сферы пожертвовал несколькими годами своего творчества, ненаписанными симфониями, пожертвовал ради государства. И тут же были люди, которые раньше сидели в административной власти, и в их взглядах было намного больше советского. Поэтому перевоспитать их в духе независимости… некоторых, может быть, и можно было, некоторые шли вместе с Возрождением, а других затянули старые синдромы, кланы эгоизма, коррупции, и от этого мы страдаем до сих пор. Из-за этих двойных стандартов, когда основная ценность обесценивается.
В конце концов, иногда мы даже слышим: вот – человек, который работал на независимую Литву, не нажил богатства, может, он неудачник, дурак, почему не воспользовался, почему не брал у государства? Одному я недавно объяснял на одной передаче. Он был в Саюдисе, он боролся, защищал независимость 13 января, а теперь над ним смеются. «Ну, и что у тебя есть?» И он говорит: «Другие там наворовали, колхозы разворовали, а я остался как дурачок». Это его слова, горькие слова. Я ему говорю: «Уважаемый, вы не дурачок, вы прожили жизнь честно, и это важнее, чем то, что кто-то там разбогател, да еще и нечестным путем». Надо напоминать людям, потому что на этом и держится государство. А на эгоизме оно становится червивым.
