- В начале 1988 года Москва уже давным-давно кипела, там уже создавались независимые органы печати, митинговали, а я приехал сюда, и здесь была тишь. В Вильнюс я приехал, чтобы устроить серию поэтических вечеров моего друга Д.Самойлова, которого, к сожалению, через два года не стало. И к тому же, другой мой друг уезжал в Израиль. И была такая сырая, ветреная весна, и ощущение было дурное.
Кстати, я очень хорошо помню, как Давид Самойлов спрашивал тогда Малдониса, тогдашнего председателя Союза писателей Литвы: «Ну что ж вы так, уже везде все давно сдвинулось с места, а вас тут бог знает что». На что тот ответил: «Литовец риска не любит». Это был конец апреля, и никто не мог себе представить, что через два месяца все переменится настолько, что если кому тогда рассказать – не поверили бы!
- Вы тогда в Вильнюсе надолго обосновались?
- Нет, у меня уже тогда была склонность к деревенской жизни, у меня был деревенский дом в Молетском районе и я, проводив своих друзей, уехал туда. Тогда было другое время, машин было меньше, связь была хуже, телевизор принимал одну программу, я сидел там эти два месяца, ходил покупать газеты в ближайший поселок, не могу сказать, что я ожидал приближения чего-то важного, в общем-то, создание «Саюдиса» я проворонил. Для меня день третьего июня фактически ничего не значил, я узнал об этом только через неделю, кто-то мне сказал, что в Вильнюсе ученые, писатели, композиторы, артисты объединились в организацию, во что-то наподобие эстонского «Народного фронта».
Я и это пропустил мимо ушей, потом прошло еще дней десять, а тут из нашего молетского совхоза ушел директор, им должны были назначить нового, они же хотели выбрать своего, и они попросили меня помочь с этим делом. Я отправился в Вильнюс, пошел по крупным газетам, но понял, что ходить можно долго, и решил узнать, что же это за «Саюдис». И друзья меня туда провели, тогда их штаб находился в Доме художника, собирались они там по вторникам. Мне там сразу понравилось – атмосфера была приподнятая, романтическая и одновременно очень деловая, я понял, что там собрались очень умные головы, которые решали принципиальные вопросы, похожие на мой, там была очередь таких приехавших из глубинки.
- Получается, что «Саюдис» был и еще очень практичным объединением?
- Да, конечно, они и мой вопрос решили, напугав местную власть. Нельзя сказать, что «Саюдис» тогда был большим авторитетом, но в него входили люди, известные всей Литве, моим делом, например, занимался сам Пяткявичюс, его знали все, и когда он погрозил пальцем, это подействовало. В итоге в совхозе выбрали своего человека, который, правда, оказался хуже всех, но, тем не менее, они самовыразились. Ведь тогда мы жили в стране, где ничего абсолютно не получалось, одни боялись, другим было все безразлично. А тут раз – и получилось.
Так я начал посещать заседания «Саюдиса», несколько месяцев ходил, и тут у меня появился вопрос – почему «Вестник Саюдиса» существует на литовском языке, ведь Вильнюс и его окрестности переполнены русскоязычными, которые ничего не понимают и тревожатся, на что мне сказали – ты спросил, ты и будешь выпускать. Но то, как я его выпускал, я всегда с улыбкой вспоминаю. Ведь, что такое в домашних условиях выпускать газету? Я печатал на машинке заметки, кое-что переводил, потом брал ватман, и на нем все как стенгазету расклеивал, в этом мне помогали и мои дети, а потом ее отдавали в печать. «Вестник» выходил с начала июля и до начала октября. Сначала – раз в неделю, потом раз в пять дней, потом раз в три дня, а потом уже ежедневно.
- О чем были ваши статьи?
- Обо всем – в основном о политической ситуации, это была свободная газета, такие сейчас все, этим сейчас никого не удивишь, а тогда ее отрывали с руками. Потом осмелели печатные органы, меня начали приглашать выступать со статьями, какими-то обзорами в большую прессу.
Тогда одна из моих статей, которая называлась «Не надо бояться друг друга», напечатанная в «Комьяунимо тиеса», произвела фурор, так как говорила о переменах и новых потрясениях, тогда я стал известен как журналист. А когда стало выходить «Возрождение» на литовском языке, меня пригласили выпускать ее на русском. Это была работа для меня новая и интересная, но не очень творческая, так как русская версия была зеркальным отражением литовской. Потом я стал ездить по районам, начал заниматься вопросами национальных взаимоотношений.
- Как реагировало на ваши выступления русское население?
- Очень скептически – если не со страхом, то, по крайней мере, очень скептически. Но это и была моя работа – объяснять, рассказывать. Мы тогда не спали, не ели, но, тем не менее, это было замечательно. Потом наступил октябрь, и от Молетского района я поехал в Вильнюс на Учредительный съезд, а на съезде за один день сделал головокружительную карьеру – сначала стал членом Сейма «Саюдиса», а потом в тот же вечер – членом Совета этого Сейма. Мне вспоминается это время как физически очень тяжелое, морально как один из самых прекрасных периодов в жизни, некоторые его моменты я могу сравнить с самым счастливым моментом в моей жизни – рождением первого ребенка. И когда впервые поднимали литовский флаг над башней и гимн исполняли, было ощущение, что ты эту часть своей жизни прожил не зря.
- А как вообще у уроженца Москвы родилась мечта о независимой Литве?
- Да, это была именно мечта, в чем я себе долго не признавался. Но когда вдруг забрезжила надежда, что это произойдет, я понял, что это была моя мечта. Первый раз я приехал в Литву в возрасте 6 лет, моим родителям здесь очень нравилось, и мы стали ездить сюда каждый год – бывали в Ниде, Паланге, в окрестностях Вильнюса. За это время я оброс друзьями, а потом я влюбился в здешнюю девушку, я тогда просто сошел с ума и даже в течение трех месяцев выучил литовский язык. Она была очень незаурядной девушкой, такой и осталась, мы с ней до сих пор дружим. А тогда я мечтал только об одном – поскорее окончить школу и переехать в Вильнюс. Так я и сделал: приехал и поступил в Пединститут. Однако девушка мне сказала – пока ты писал письма из Москвы, это еще можно было терпеть, но каждый день видеть тебя на ступеньках – это невыносимо. В общем, она меня поставила на место. Потом я женился на другой местной женщине, и мы по ряду причин уехали в Москву.
Но еще в Вильнюсе я начал интересоваться литературой, знакомился с местными поэтами, которые потом выросли в гениев – Марцелиюс Мартинайтис, Йонас Стрелкунас, Альбинас Бярнотас, я их стал переводить и вдруг заметил, что это стало моей профессией. Ведь в жизни мне приходилось менять много работ – а работал я и санитаром в больнице, и почтальоном, и продавцом в книжном магазине, но стал замечать, что переводы меня захватывают все больше и больше. Потом через года три я понял, что без Литвы жить не могу, а жить здесь особо было негде. Все по друзьям да по родственникам. Вот тогда и появился этот домик деревне.
К тому же мне в жизни очень повезло, у меня в Москве была замечательная среда, в которой много читали, много знали, и для меня литовская история не была тайной никогда. Что здесь происходило до моего рождения, я отлично знал и понимал, что это гигантская несправедливость. И думал, что если я смогу для этой страны что-то сделать, это будет замечательно.
- Были ли такие друзья и знакомые, которые после вашего участия в «Саюдисе» отвернулись от Вас?
- Да, конечно. Было несколько таких случаев, необычайно для меня острых и обидных, когда мне просто не подавали руки. Переходили на другую сторону улицы. Но и обстановка была стрессовой для всех, ведь возможно все. В любом случае, я считаю, что эта гигантская ломка, что произошла с нами, прошла достаточно бескровно.
- А КГБ участники «Саюдиса» не боялись?
- Я – нет. Я рос под этим прессом с 14 лет, моя семья хранила массу запрещенной литературы, я был очень близок к людям, которые издавали хронику текущих событий, я сам переводил немало подпольных журналов. Для нас КГБ было каким-то посмешищем и понимаю, что мне в жизни очень повезло, что удалось всего этого избежать. Хотя внутренне мы к расправе были готовы.
Страшно было не сесть в тюрьму, а попасть в психиатрическую лечебницу. Власти тогда практиковали именно такой способ воспитания, это пугало больше, потому что это было бессрочно. В тюрьмах люди, по крайней мере, знают, что выйдут на свободу, здесь ты не знаешь ничего. Кроме того, если тебя здесь напичкают лекарствами, ты можешь просто уже никогда не вернуться в прежнее состояние. Хотя в Москве этого страха не чувствовалось, а здесь он все-таки был силен, люди шарахались от неосторожного слова.
- Что произошло на следующий день после 11 марта 1990 года?
- Я в деревне в этот момент был, и на самом деле сам к этому серьезно не отнесся. Какая там независимость, когда все, как было, когда везде стоят советские гарнизоны. И в любую секунду всех могут собрать и вывезти. Это был очень интересный сценарий, который был придуман природой, Всевышним и, слава Богу, нашлись люди, которые сыграли в этой пьесе. К Витаутасу Ландсбергису можно по-разному относиться, у меня самого он вызывает массу противоречивых чувств, но надо сказать, что это человек редкостного упорства. Если бы не он, многое пошло бы по другому сценарию. Он был уверен, что принятие Акта просто необходимо, это и стало отправным историческим моментом.
- Сколько еще «Саюдис» просуществовал в его чистом виде?
- Как только стало ясно, что мы становимся политической властью, я сразу же ушел. Я ушел еще летом 1989 года, так как понимал, что мне там делать нечего и большинству там делать нечего. Если вовремя не уйти, то потом существовала большая опасность страшной депрессии. Так и оказалось. Самые нежные натуры, которые там были, в основном это, конечно, представители искусства, перенесли все дальнейшее с трудом, потому что «Саюдис» стал перерождаться в бюрократический аппарат, этого мы, которые шли в него с совершенно другими целями, не могли перенести. Кроме того, он стал политической партией, которая не сумела оформить свои цели. «Саюдис» был ядром будущих партий – социал-демократов, либералов, консерваторов, а когда они от него отпочковались, он перестал им быть нужен. Я не политик, не экономист, поэтому и решил уйти.
Но в любом случае 3 июня я буду праздновать. Ведь это был момент, когда Литва оказалась в центре мировой истории, это невозможно не отметить. Это редко выпадает на долю любого народа, тем более такого немногочисленного.
- А в России за демократию не хотите побороться?
Бороться за идею можно ежедневно, тем, например, что ты не врешь и не участвуешь в какой-то мерзости. А если присоединяться, то это не к чему-то, а к кому-то, а вся беда, что не к кому. Те, друзья, что разделяют мои взгляды, они и так со мной. Страна же период демократической эйфории уже давно пережила, разочаровалась и отказалась от него. Если созреют обстоятельства, то это может в той или иной форме повториться. Но это, как шутит один мой друг: «Как вы думаете, Россия созрела для перехода к демократии? – Нет, Россия созрела к переходу от доллара к евро».
Сейчас большинство людей обеспокоено физическим выживанием, правда это звучит по-другому: люди хотят отдохнуть не в Турции, а на Канарских островах. С другой стороны, несколько поколений так устало от нищеты, что просто язык не поворачивается кого-то обвинять. Если же брать шире, то в России демократические движения сейчас все равно востребованы не будут.
