Известный режиссер, автор "Тельца", "Молоха", "Фауста" приехал в Литву, чтобы представить свой последний фильм - "Франкофония". По словам режиссера, этот фильм посвящен его любви к Франции и даже больше — Лувру, потому как именно Лувр, по его мнению, оправдывает существование Франции. Так, в его фильме даже Наполеон задается вопросом: "Для чего же еще воевать, если не для искусства?" Впрочем, несмотря на то, что эта лента - своеобразная элегия всей Европе, по поводу благополучного будущего Старого света у режиссера много сомнений.
На премьеру в Вильнюсе пришли многие видные литовские деятели, в том числе и герой одного из его документальных фильмов "Простая элегия", центральная фигура движения за независимость Литвы Витаутас Ландсбергис.
Тем не менее, в интервью DELFI режиссер с сожалением констатирует, что и в Европе, и в Литве сильны антирусские настроения, русских не любят, в то время, как он, да и российская творческая интеллигенция, от имени которой он говорит, "всегда идеализировали Прибалтику". Сокуров также высказывает уверенность, с которой многие представители национальных культур в странах бывшего союза могут поспорить, - что в СССР русская культура никогда не пыталась доминировать.
Интересно, что в декабре 2015 года Сокуров во время посещения Крыма выступил с критикой в адрес российского руководства и его агрессивной политики, а также назвал присоединение полуострова аннексией. Недавно он также выразил открытую поддержку оппозиционной российским властям партии "Яблоко". Тем интереснее и неожиданнее звучат его слова, что странам Балтии лучше придерживаться нейтралитета:
"Будущее этого региона зависит только от одного — от решения создать зону нейтральных государств, союз нейтральных государств, в который могли бы войти Финляндия, все прибалтийские страны и обязательно Польша".
Говоря о своем творческом пути, режиссер вспомнил легендарного коллегу по цеху - Андрея Тарковского и с сожалением отметил, что если А.Тарковский умел и жить, и работать, то он, Сокуров, "из-за этой несчастной работы в кино" кое-что в жизни упустил.
"Погруженность во все это была настолько интенсивной, что когда мне исполнилось 45 лет, я вдруг очнулся: что, уже 45 лет? Так это все быстро пролетело, я просто не заметил. И это неправильно, так жить нельзя. Нельзя платить жизнью за кино, оно того не стоит, совершенно не стоит", - сказал режиссер в интервью DELFI и даже назвал профессию, которой, как ему сейчас кажется, стоило посвятить жизнь.
- Уважаемый Александр Николаевич, в Вильнюсском аэропорту Вас встречал Юозас Будрайтис, а сегодня, когда мы с Вами беседуем, день рождения замечательного литовского режиссера Шарунаса Бартаса. Кроме того, Ваша работа "Простая элегия" рассказывает о литовце Витаутасе Ландсбергисе. Это давняя работа, но все-таки... Поэтому первый вопрос — о связях с Литвой...
- Литва у меня всегда ассоциируется со спокойствием, сдержанностью, с умом. Литовцы никогда не ассоциировалась у меня с чем-то экстремальным, жестким и раздражительным.
Я ведь все же из советской жизни, а в советской жизни Прибалтику очень любили как народ, о партийных кругах в данном случае мы не говорим. Прибалтикой гордились, гордились тем, что мы живем с такими народами, где такой уровень культуры, образования, сдержанности, где существует культура человеческая, культура производства, где люди заботятся о земле.
Мы всегда идеализировали, в хорошем смысле этого слова, Прибалтику. Но при этом нас не интересовало, как к нам относятся. И через какое-то время я понял, что к нам относятся плохо, что русских очень не любят, и как народ не любят, и для меня это было большим неприятным сюрпризом. Потому что умение разделять народ и национальный характер и политический режим, политическую статуарность — это вещи важные. Ну что ж, нет так нет.
Но именно здесь работал самый кинематографический режиссер — В.Жалакявичюс. Это режиссер большого стиля, настоящего стиля. В советские годы такие режиссеры были в Грузии, в центральной части России, на Украине и здесь. Больше мастеров такого формата и не только с точки зрения мастерства, но и с точки зрения зрелости, масштаба, не было. А это поднимало и поднимает престиж народа и государства.
Вот, например, чем была известна Швеция? Тем, что там были прекрасный автомобиль "Вольво" и режиссер Ингмар Бергман. То, что для нас сделала Швеция — это И.Бергман. А вот качество рабочего человека, качество системы - это автомобиль. Кажется, что это формальные вещи, не очень значимые, но на самом деле совершенно не формальные, а очень даже настоящие.
- На встрече с журналистами в Вильнюсе Вы говорили о том, что стоит отбросить политкорректность и указали на то, что Литва в данный момент не рождает таких великих кинорежиссеров, в чем тут дело, как вам кажется?..
- Проблема в масштабе цивилизационной постановки вопроса. Русских можно проклинать, ненавидеть, вообще выселить с этой земли бог знает куда, но не заметить, что это народ, у которого есть масштабность в оценке жизни, нельзя. И это выражается не только в таком второстепенном виде культуры, как кино, но и в литературе, драматургии, в любой области присутствует интеллект российского человека. Поэтому когда существовал Советский Союз, то хотим того или нет, мы у вас брали вашу культуру социальную, прибалтийский взгляд на женщину и мужчину, ваше гигиеническое отношение к жизни, социальные вопросы. А вы у нас брали тоже что-то очень важное.
Причем это был органичный обмен. Масштаб отношения к истории, критичность или самокритичность, хотя то, чему не успела "научить" советская власть, это критичности...
Ведь настолько было велико раздражение политической стороной этого проклятого Союза, что вы не успели заметить самокритичности русских. Я же на страшном суде буду доказывать, что я тут прав - что русские очень самокритичны, до безжалостности. Других сто раз пожалеют, а себя нет. Умеют покаяться, раскаяться, признать ошибки. Так что вот этого союза с культурой не хватает.
Русская культура никогда не заставляла подчиняться себе и быть рядом с собой вторым номером. Но при этом скандинавская культура всегда будет принуждать прибалтов быть вторым номером. Да и французы, немцы, американцы тем более не позволят - другое воспитание, другой менталитет.
Может быть, проблема в том, что крупных людей из этого региона вообще мало — ученых, гуманитариев, философов. В Прибалтике кинематограф интересный - с точки зрения профессии, эстетики, но с точки зрения масштаба - нет. Он очень социальный, и в этом смысле прибалтийское кино инфицировано европейской традицией, которая погибает от социальной мотивации.
Мне молодые люди присылают сотни своих работ - и короткометражки, и полнометражные фильмы. И 90% из того, что я смотрю, — на социальные темы. Из социальной причины все выходит и в социальную причину возвращается. Или вообще никуда не возвращается. Получаю я работы и из арабских стран, которые абсолютно лишены этого недуга, и там акцент делается на переживания человека. В этом смысле арабская, иранская культура ближе к русской, чем европейская, потому что они ценят этот процесс переживания.
Вам, конечно, нравится А.Тарковский, он прекрасный режиссер, но он вам нравится еще и потому, что он эстетизирован до предела. И благодаря этой эстетизации, можно как-то терпеливее относиться к изображению моральных проблем, до которых далеко Европе. Ей кажется, что она уже прошла все это, а она еще и не подходила на самом деле.
- Интересно, что в "Франкофонии" Вы говорите про Европу, но в собеседники приглашает русских классиков - Л.Толстого и А.Чехова. Как это все соединяется у вас?
- Потому что это я, процесс-то во мне происходит. Я пытаюсь установить контакт с теми, кто говорил о тех же проблемах, что и я в этом фильме. Они чувствовали приход нового, вот в чем дело. Их последователем был Максим Горький, который потом, правда, был убит И.Сталиным, это мы уже точно знаем. Он чувствовал эти все переходы и от описания старой жизни уже переходил к описанию жизни в Советском Союзе. Но не успел все завершить до конца, потому что был убит.
Поэтому и Л.Толстой, и А.Чехов для меня наиболее эволюционно понятные фигуры, они вызывают доверие. Л.Толстой мог говорить о судьбе женщины, у которой не сложилась жизнь, и одновременно - о войне и мире. А.Чехов тоже говорил о человеке, который открутил гайку на железной дороге и думает: ну, подумаешь, я же только одну гайку открутил. А потом он говорил о людях, которые оставляют родину, об этом весь "Вишневый сад". Так что к этим людям я могу обращаться, потому что понимаю и чувствую то, о чем они говорили своим современникам.
И еще они отличаются тем, что могли сходить в будущее, в XXII-й век, и вернуться. А.Чехов, сделав "Вишневый сад", сходил в этот капитализм, посмотрел на него, вернулся и сказал: вот, что будет. Толстой, в свою очередь, сходил в историю безумной любви, вернулся и сказал: ты должен будешь или под рельсы броситься, или изменить себе. Третьего варианта не будет.
Каждый из них совершал эти хождения в будущее, что, собственно отличает очень больших, масштабных, грандиозных авторов. Не всегда при жизни своей своими современниками они бывают поняты. И таких людей не осталось. Томас Манн ушел, А.Солженицын ушел, Г.-Г.Маркес ушел. Кто? Никого.
- А Умберто Эко? Х.Мураками?
- У. Эко скорее публицист, историк искусства. И он тоже уже ушел... Х.Мураками? Тоже нет. На них никакой ответственности нет. А эти понимали уровень ответственности. В этом есть своя сложность и своя удивительность. Но сейчас таких персонажей нет не только в России, чего никогда не было, ведь в России всегда были большие писатели, у каждого поколения была своя масштабная фигура, а иногда и несколько, но их нет, это удивительно.
- На встрече с литовскими журналистами Вы с сожалением отметили, что Европу ожидает новая форма революции, которую противопоставили эволюции, и в то же время в фильме "Франкофония" Вы утверждаете, что Европа — это словно бы одна чашка на всех. В Вас все-таки больше оптимизма или пессимизма касательно будущего Европы?
- Ни того, и ни другого. У меня нет права окрашивать в свои краски размышления о будущем Европы, потому что она будет принадлежать тем людям, которые будут тогда жить. А меня уже не будет.
Но, с другой стороны, я знаю, что это плохо. Поскольку я в своей жизни пережил несколько этапов. И я вот что хочу сказать о России. Мы не только изменили Россию как таковую, мы просто опять вернулись в прошлое, в те самые отношения, так называемые буржуазные. Никто никогда не возвращался в свое прошлое. Это кошмарная процедура, когда не просто один человек пришел в дом, в котором он родился, а этот дом 40 лет был закрыт на все ключи, а он открыл и увидел там свои трусики, рубашечки, игрушки свои и пыль...
А это целый народ пришел туда, где он не был, причем вернулся народ, который уничтожал это прошлое, сносил, топтал, расстреливал и проклинал...
- В ваших планах, по вашим же словам, новое обращение к прошлому... У вас на столе лежат книги про Вторую мировую войну, про Б. Муссолини и А. Гитлера... Что это будет за фильм?
- Я пока не решусь открыть все детали, но это опять будет личная история. Мы ее делаем совместно с итальянцами и, наверное, Великобритания присоединится. Германия решила в этом не участвовать, страшновато им. Но там и о И.Сталине будет, так что там нет никакой исключительности, это будет нечто такое, что соединит все воедино.
- Вы как-то говорили о том, что у политиков нет личной истории, но хотелось бы узнать и о вашей личной истории, о вашей личной жизни...
- Мне кажется, что моя жизнь совершенно неинтересная. Что бы я ни делал, я не черпаю это из своей личной жизни. Это не тот колодец, из которого можно напиться. Моя жизнь как человека простая, заурядная, я из очень простой семьи, никаких дворянских корней. Я не дворянин своей профессии, как Н. Михалков.
- Да, но вы просто настоящий мастер, мудрец, как Вас величают!
- Нет, я простой мастеровой. Ну, а личная жизнь... Что тут может быть интересного? Все как у всех.
- Александр Николаевич, а Вы сами бываете в XXII-м веке? Или нам это надо угадывать по кинофильмам?
- Мне кажется, что бываю.
- И какие у вас мысли? Может быть, провидите что-то касательно нашего региона?
- Все зависит от вас. В течение ближайших пяти лет вы можете совершить очень серьезные ошибки. Я не буду конкретизировать, но скажу, что будущее этого региона зависит только от одного — от решения создать зону нейтральных государств, союз нейтральных государств, в который могли бы войти Финляндия, все прибалтийские страны и обязательно Польша.
Тогда ваша жизнь и политически, и экономически будет совершенно другой, вам ничто не будет угрожать, я в этом уверен. И развитие будет, и доверие, и вы все будете милые и добрые, как швейцарцы или австрийцы. Конечно, в мире всякое бывает, естественно, против исламской революции сложно бороться, хотя пока люди не поняли, что это такое — исламская революция, и как с этим бороться.
Главная угроза в том, что общественные деятели, политики не хотят признавать безусловную необходимость для народов нейтрального статуса, нейтралитета. Потому что если что нибудь происходит, никакие защитники не спасут, все будет гореть огнем, но только принципиально нейтральный статус обеспечит сохранность культуры искусства и людей, человеческих жизней. Только это.
Ведь я сам из России, я сам знаю характер россиян и характер новой русской политики, многое в которой мне очень не нравится.
Скажу вам честно, я открыто об этом говорю, меня тревожит очень многое, но я абсолютно уверен, что такому крупному конгломерату, каким является Россия, нужно подавать знаки абсолютно определенные. Если Прибалтика присоединиться к общему военному союзу, ничего хорошего не будет, это самое неприятное чего можно было ждать после Второй мировой войны. Я уверен, что нейтральный статус, образование нейтральных государств в таком мощном составе вызовет моральный подъем.
Совершенно по-другому будет чувствовать себя молодежь, потому что молодежь любит мир. Молодежь - пацифисты, мы все - пацифисты, когда мы молоды. А нам и вам нужно сохранить молодежь. Когда государство с такой большой историей, но столь немногочисленное, то за каждого человека нужно бороться, чтобы не уезжал...
И чтобы оставаться рядом с Россией, нужно быть сильными и не изображать из себя барашков или стадо барашков. Финляндия тоже маленькая страна, там население меньше чем в Приморском районе Петербурга, но эта страна которая до такой степени активна экономически, и, тем не менее, это нейтральная страна. Тем временем, польские политики часто бывали неосторожны, политике часто не хватает ума, осторожности и учета интересов народа. Этого и в России не хватает.
Принимаются политические решения, которые не учитывают интересы народа, получается, что интересы государства в одном, а интересы народа в другом. Такого быть не должно, даже в Конституции Российской Федерации написано, что законы не должны приниматься решением, которое ухудшает положение народа. Я думаю, что в вашей Конституции написано что-то похожее, поэтому не должны приниматься внешнеполитические решения, которые не отвечают интересам народа.
- Если вернуться к вашему творческому пути, то можно вспомнить такие блистательные фамилии, как Г. Шпаликов, В. Мотыль, А. Смирнов, В. Китайский, у некоторых из них судьба сложилась самым трагическим образом. Можете ли Вы считать себя счастливчиком?
- Это серьезный вопрос, который мне никогда не задавали. Многие мои коллеги погибали, потому что им просто не хватало воли, они начинали пить. Это проблема людей искусства во всем мире - недостаток воли, силы воли. Я даже в самые тяжелые годы никогда не пил, это не было моей проблемой никогда. И поэтому с этой стороны меня не было возможно ослабить и нельзя было сбросить в яму. Это было просто невозможно.
Вот вы спрашиваете про мою личную жизнь, но именно из-за этой несчастной работы в кино было сделано столько, что хватило бы на две или три жизни. Это означает, что погруженность во все это была настолько интенсивной, что когда мне исполнилось 45 лет, я вдруг очнулся: что, уже 45 лет? Так это все быстро пролетело, я просто не заметил. И это неправильно, так жить нельзя. Нельзя платить жизнью за кино, оно того не стоит, совершенно не стоит.
Я понимаю, живопись, литература, музыка - это другое дело, но кино — это просто ремесло, за него нельзя платить такую цену.
- Похожая мысль прозвучала в Вашем фильме о А. Тарковском "Московская элегия"...
- О том, что счастье не самое главное?...
- Скорее о том, что кино нужно служить, а не жертвовать собой...
- Что ж... А.Тарковский никогда ничем не жертвовал и никогда не служил... Он просто жил полной жизнью, хотел снимать — снимал, не хотел снимать - не снимал. Это довольно сильный миф, что его зажимали, но это миф, который поддерживался семьей и им самим, просто потому, что фактическая сторона дела не подтверждает обратное.
Ведь со "Сталкером" произошел провал, это был художественный провал, просто во время съемок были большие проблемы с оператором, он пил, и, видимо, они там все алкоголем баловались, к сожалению. Вернулись из экспедиции и увидели, что вообще ничего нет. И все эти слова о браке пленки — это ерунда. Просто ничего не получилось. В каком другом государстве, кроме Советского Союза, выделили ли бы деньги опять? А он опять пошел переснимать. Это где еще такое возможно было?
Поэтому Андрею Арсеньевичу особенно обижаться на советскую власть не следует. Писал он сценарии, по этим сценариям что-то снималось. Документальное кино он не снимал, потому что был недостаточно активен для этого, ему это было неинтересно. О себе он мог снять документальный фильм, а о чем-то другом - нет. Он любил бывать на даче, любил путешествовать, он не был таким идиотом, сумасшедшим, как я. Он просто жил, у него была одна жена, потом вторая...
Он был расположившимся в жизни человеком, который потом в конце концов оказался в Европе. В этом была жена виновата, иначе бы он не остался во Франции, если бы Лариса Павловна (Кизилова — DELFI) не сказала: зачем нам возвращаться в Советский Союз? И они остались. Если бы он вернулся, он продолжал бы снимать, и снял бы еще много фильмов, я уверен в этом.
Но общая атмосфера, в которой он оказался в Европе, я уверен, была для него тяжелой, я знаю это из его телефонных звонков, он мне рассказывал, как ему непросто. Как ему в Швеции было тяжело и все вокруг было чужим, языков он не знал, и дистанция с окружавшими людьми была очень большая. У него просто такой характер был. Поэтому счастья такого большого от этого не было от этого бегства. Ну что же, так жизнь сложилась...
В любом случае он никогда не был таким фанатиком кино, все делалось по желанию...
- А что Вас толкало быть фанатиком? Ведь в общей сложности Вы сняли 45 картин...
- Уже больше, значительно больше. Дело в том, что я немного ненормальный... Так нельзя, это неправильно. Возможно, это связано с тем, что я человек обычного происхождения, я не знал ничего о культуре жизни, не было масштабных, больших людей рядом, которые могли бы вовремя сказать, остановить предупредить. Таких людей до определенного момента не было, потом они появились... Но мне уже было 40 лет, когда я встретил М. Ростроповича, Г. Вишневскую... А.Т арковский появился раньше, потом - А. Солженицын.
Появились люди вокруг меня, большие, и я благодарен судьбе за это. Но раньше их не было. Все должно быть вовремя. И мне никто не объяснил, что лучше не заниматься кино, лучше не начинать это. Но объяснить некому было, и я пошел по этому пути.
Я встречал очень многих людей, которые совершили ошибку в профессии. И многие люди мне признавались в этом. Потому что решение о выборе профессии мы принимаем тогда, когда мы совсем к этому не готовы. Как можно сделать выбор в 18 или 19 лет? А ты давай, спеши, поступай в ВУЗ, а то армия или еще что-то... И так ты принимаешь решение, когда к этому совершенно не готов, ты можешь быть к этому готов, если твоя семья, родители были этаким гнездом особенных изысканных людей, которые шаг за шагом приглядывались к тебе и помогали сориентироваться в какую-то сторону, понимая, какой генотип они тебе передают, какой характер, какое воспитание. Например, музыкантом ты можешь быть, а хирургом нет. Многие родители это видят и чувствуют и направляют в правильную сторону.
В моем случае этого не было.
- А если не режиссером, то кем Вы себя видите?
- Может быть, врачом.
- Получается, что Вы такой А.Чехов наоборот?..
- Да нет, что вы (смеется)... Просто моя мама мечтала быть врачом, но пришла война и было не до этого. Я думал об этом и они меня очень уговаривали, но я всегда верил, что мертвый человек не мертв, пока его в землю не опустили. Пока он еще не в земле, он еще не мертв, есть шанс. И я не мог себе представить, что я, поступив в медучилище, подойду к нему с ножом. Для меня это было невозможно. Но эта область меня чрезвычайно интересует.
Я считаю, что на свете два полезных занятия — учитель и врач. Они объективно полезны, потому что они необходимы, они неизбежны.
- Но вы ведь преподаете? И в таком случае реализуете то второе полезное призвание...
- У меня был курс, в прошлом году я его выпустил. Очень хорошие, прекрасные дипломные работы. Сейчас эти ребята начинают снимать три полнометражных фильма, мы пытались в этом году их дипломы показать Европе, но никто не взял, потому что мы из России.
То есть откровенно и Фестиваль в Локарно и фестиваль в Венеции, и Канны — все говорят: мы не берем, потому что ваши ученики из России.
Я думаю, что ничего хорошего от этого Европе не будет. От такой шизофрении, которая распространяется даже на молодых людей... И это говорит о том, что Европа заболела очень основательно. И если у России как у страны с другой энергетикой есть шансы избавляться от болезней, то у Европы таких шансов уже может не быть.
- Спасибо за беседу.
