Некоторых из попутчиков вижу впервые, но когда в салоне включаем "Кино", все сразу как родные. Несколько часов езды, и за окнами плывут старые деревянные домики, маленькие ресторанчики, аккуратные клумбы – обычная латвийская провинция. В этом смысле окрестности Иерусалима тоже обычные, и лишь история делает их сакральными для миллиардов христиан.

По своей социальной значимости русский рок – это музыкальная цивилизация, со своими достижениями, законами, своим образом жизни. Виктор Цой пришелся на золотой век, когда каждый музыкальный альбом состоял из хитов. У него почти не было "проходных" песен. Таким он и ушел. Что бывает с остальными, ясно на примере современных "ДДТ", "Аквариума", "Алисы", "Машины времени". Вы можете напеть хоть один их реальный хит за последние 10 лет? Кажется, в их творчестве качество давно перешло в количество. Люди много лет повторяют самих себя, а все, что называется русским роком, держится на старых песнях. Земфира в этом смысле поступила более мудро, просто перестав писать.

Наконец добираемся до места гибели Цоя. Трасса Слока-Талси, 35-ый километр. Двухрядная дорога, мостик через речушку, а сразу за ним – поворот. Не узнать место невозможно, потому что перед самым мостиком, на обочине, стоит памятник: Цой обнял себя за плечи и смотрит вдаль. На постаменте перед фигурой – фотографии, свежие цветы, крымский коньяк рядом с рижским бальзамом. Мы оставляем Виктору литовского пива. Образом поэта дышит вся округа, по которой развешаны плакаты и стоят другие, самодельные памятники: один в виде алюминиевой пирамиды с гитарой наверху, другой – фанерная гитара, приколоченная к столбу. Это место уже само по себе памятник: его показывали в десятках, если не сотнях российских передач.

Место гибели Виктора Цоя

Вдоль обочины выстроились авто: проезжающие водители то и дело останавливаются. Семейная пара с детьми заговаривает с нами по-литовски. Они тоже из Вильнюса. "Что вас сюда привело?" – вопрос глупый, и я его не задаю, ведь и так все понятно.

Останавливается машина с латвийскими номерами, пассажиру с водителем лет по 20. С ними пытаются говорить люди, судя по номерам, приехавшие из Беларуси. Но латыши русского не знают, просто стоят у памятника и молчат. Цой со своей корейской фамилией принадлежит к русскому року, как человек с татарской фамилией Рахманинов принадлежит к русскому симфонизму. Все вместе – часть русской культуры. И это с моей стороны не русофобия, а русофония (слово мне подсказал литовский районный депутат Андрюс Алманис).

Место гибели Виктора Цоя

Возьмем, к примеру, франкофонию. Это продвижение Франции через ее искусство и литературу, в которых выражена философия нации. Продвижение без участия французской армии, без создания фейковых народных республик. Приезжая в другую страну, французская звезда не кричит со сцены про своего президента и "французский мир". Мирная, добрая, культурная Франция на экспорт.

Но если есть франкофония, почему бы не быть русофонии? В этом смысле кореец Виктор Цой до сих пор несет русскую культуру в мир. Его поэзия роднит меня с литовским националистом Валериюсом, с отчаянным литовским патриотом Донатасом, с теми молодыми латышами, что не знают русского. Россия и страны Балтии до сих пор связаны Цоем, но за это он отдал свою жизнь.

Место гибели Виктора Цоя

У каждой эпохи свой голос. Пронзительный тембр Анны Герман – это поколение шестидесятых, Алла Пугачева и Виктор Цой – это восьмидесятые. Андрюс Мамонтовас – это Литва девяностых. Есть голоса и у нынешней эпохи. Вы слышали про Монеточку, Медузу, Макса Коржа? Я о них знаю из разговоров подростков. Для интереса послушал Монеточку и обрадовался: это действительно мощно, вот вам Цой и новая Земфира в одном лице.

Под конец проезжаем еще несколько километров, на озеро Риделю, где Цой скорее всего рыбачил перед автокатастрофой. Водную гладь украшают цветные лодочки, а на берегу громадное дерево с раскидистой кроной, помнящее Цоя живым. Садимся под деревом на старую деревянную скамейку и долго смотрим вдаль, на другой берег, за которым медленно садится солнце.

Поделиться
Комментарии