«Самыми интересными стали непридуманные, несконструированные и, по сути, неважные кадры, в чем-то неправильные и в которых нет особенного смысла. Лишь момент экзистенции. И неожиданность, которая сопровождает фотографию», - говорит фотограф.
В интервью DELFI Витаутас Станёнис рассказал и о своем цикле «Литва. Прощание», работы для которого были сделаны накануне вступления Литвы в Европейский Союз.
«Тогда мы уже приближались к Европейскому Союзу, и было такое ощущение, что наша жизнь изменится — мы станем европейцами. Изменится и уровень жизни, исчезнут эти все киоски покосившиеся, а мы будем все больше похожи на англичан, французов, поляков. Тогда, можно сказать, я фотографировал не упавшую, но покосившуюся Литву. И этот крен чувствовался во всем», - сказал Витаутас Станёнис.
- Уважаемый Витаутас, готовясь к открытию выставки, Вы, видимо, решили оглянуться на свое фотографическое наследие... Что Вы там обнаружили?
Вот и я думал, что тут будет нечто похожее, ведь стаж фотографа у меня внушительный. Но тут я смотрю и понимаю, что мне не подходит, и более того - не нравится традиционный взгляд на архив. Неинтересно, и все тут.
И в итоге получилось так, что на выставке осталось совсем немного фотографий, а оставшиеся как будто случайные. Потому что самыми интересными стали непридуманные, несконструированные и, по сути, неважные кадры, в чем-то неправильные и в которых нет особенного смысла. Лишь момент экзистенции. И неожиданность, которая сопровождает фотографию.
Еще классик мировой фотографии француз А.Картье-Брессон оставил после себя знаменитую фразу о решающем моменте - он очень важен, этот момент, например, апогей прыжка или улыбка человека, когда что-то бьется или когда пересекаются взгляды...
- Получается, что вы оттaлкивaлись от противоположного...
Когда я начал разбирать один за другим эти неправильные кадры, то понял, что меня больше всего в них привлекает непредсказуемость. В них нет названий, остались только года.
Например, мой сын подходит к фотографии и видит год: 1977. На фотографии изображена первомайская демонстрация, стоит красноармеец, но для сына в первую очередь это год его рождения. Это неизбежно. И если бы я на выставке увидел дату - 1949 год, то первой моей реакцией было бы то, что я родился в этот год. И мне было бы интересно, что этот человек фотографировал 65 лет назад, когда я только появился на свет.
Так что я старался оставить достаточно пространства для интерпретаций и ассоциаций и для себя самого и для тех, кто придет на выставку.
- Было бы интересно узнать о процессе работы над этими фотографиями, например, диптихами, которые представлены на выставке.
- Вы знаете, эти «двушки» не стоит отождествлять со спецификой фотографии. Это смежные кадры на пленке, они следуют один за другим. Я смотрю на эти оба кадра и они как бы спорят между собой — вроде и этот важен, и тот. И получается так, что у меня даже нет права указывать, какой из них лучше, а какой хуже. У них обоих есть право на жизнь.
В фотографии всегда остается много неконкретики, поэтому когда и об этой выставке говоришь, то получается много слов, но довольно абстрактных, а конкретизировать не получается, потому что замысел такой и был: оставить пространство для невысказанности, абстракции, многоточия...
А позволил я себе эту в некотором смысле «безответственность» и даже провокацию потому, что опыт в фотографии большой, но я не записан в классики литовской фотографии, как, скажем, Антанас Суткус, или мой ровесник Ромуальдас Пожерскис. Так что этот факт я использую как привилегию, потому что если бы я был классиком, надо было бы многое объяснять и не уходить от тем, которые привели меня к этой классике. Чтобы зритель не задавался вопросом: Мы же знали его другим, а это что такое? А тут я могу воспользоваться своей свободой.
- Хотелось бы коснуться и других тем в вашем творчестве, например, литовской провинции. Взять хотя бы Ваш родной город — Алитус. На Вашем сайте представлены фотографии «бодрящегося» довоенного Алитуса и ваши собственные фотографии конца XX-го века - разница заметная...
В 2003 году я даже выпустил книгу «Алитусский альбом» с фотографиями довоенного Алитуса. Хорошая книга получилась, и сейчас она не устарела. В архиве у меня есть Алитус почти всего XX-го века — начиная с 1918 года. Это мой город, мое достояние.
Если же говорить о самом городе и как здесь живется, то, конечно, претензий этому городу немало...
- Это чувствуется и по Вашим фотографиям...
- Ну да, чувствуется (смеется). Но все-таки, когда возвращаешься из путешествий по Литве, не покидает мысль: как же здесь хорошо! Скажем, пять дней ездишь по Литве, фотографируешь города, маленькие городки. И приходит время, когда уже надо вернуться в Алитус, и тебя осеняет мысль: Господи, как же он хорош! И совсем все по-другому, когда тут живешь, и кругом все одно и то же, одни и те же улицы, и какие-то не слишком удачные урбанистические решения...
Но я не отстраняюсь от него, а, наоборот, я проникся, слился с ним, раньше это происходило через различные общественные движения, в том числе и через «Саюдис». Люди здесь все знакомые, понятие общинности имеет большое значение. Когда попадаешь на какое-то мероприятие в центре города, то здороваешься без конца...
Об этом мы говорим и с жителями Вильнюса, которые отмечают, что это преимущество города, когда у него есть выраженная общинность. У крупных городов такой привилегии нет. А это чувство плеча нам все-таки необходимо. Сложно себе представить, какая община может быть у микрорайона Каролинишкес. Но здесь, в Алитусе есть эта приближенность к человеку, и Алитус этой возможностью пользуется.
Но, конечно, у больших городов свои плюсы. Вот я недавно вернулся из Парижа, и понял, что парижской динамики нет ни у Алитуса, ни у Вильнюса.
Но, конечно, и у Алитуса есть свои проблемы. Очень сильно его коснулась эмиграция, возможно, даже больше, чем остальные города. Раньше город был большой, в советские времена здесь была развита промышленность, потом эти заводы закрылись, некоторые обанкротились. Люди потеряли работу, и из-за эмиграции город очень заметно сжался.
Возможно, сейчас что-то меняется в лучшую сторону, но не сравнить, например, с Друскининкай, Клайпедой или столичным Вильнюсом. А Алитус не курортный, не промышленный и не университетский. Так что все надежды только на будущее.
- Продолжая тему литовской провинции, давайте поговорим о другом Вашем цикле фотографий - «Литва. Прощание».
Тогда мы уже приближались к Европейскому Союзу, и было такое ощущение, что наша жизнь изменится — мы станем европейцами. Изменится и уровень жизни, исчезнут эти все киоски покосившиеся, а мы будем все больше похожи на англичан, французов, поляков. Тогда, можно сказать, я фотографировал не упавшую, но покосившуюся Литву. И этот крен очень чувствовался во всем.
Когда я привез эти фотографии на юг Франции в Тулузу, то куратор выставки в своей речи сказал: «Вот такой Литва была перед вступлением в Евросоюз». Возможно, это звучит несколько категорично, но для зрителя сразу появляется некоторая интрига. А сейчас, по прошествии более 10 лет, я могу сказать, что там многое изменилось.
Я и сейчас езжу по Литве, скажем, из Алитуса в Вильнюс через Аукштадварис и вижу, что один домик еще больше покосился, еще больше вкопался в землю, но это уже редкость. А уже таких вывесок с ласточками на киосках однозначно не осталось. Изменилось действительно многое.
- В этой серии практически совсем нет людей, лиц — таким и был Ваш замысел?
- Наверное, я бы с задачей не совладал, если бы решил фотографировать и людей. Если бы появились портреты, возможно, пришлось бы дробить на темы и подтемы. И поэтому пришлось уделить внимание другим вещам - вроде бы как «съехавшей», покосившейся композиции, одним словом, индивидуализировать это изображение.
- У Вас действительно необычная фотографическая «точка зрения»: большую часть Ваших фотографий занимает как бы низ горизонта - разбитые тротуары, тени, ноги, колеса...
А тем временем в жизни все может быть иначе и этот персонаж может быть не таким, каким мне предлагают его видеть. И тогда все указания на правду, правоту и центр меня ограничивают, учат меня, как как и что видеть. Как будто я сам не могу решить.
А хочется именно так фотографировать, чтобы не было ничего главного, чтобы не было никакого центра, чтобы сразу не было понятно, что же этот человек хотел сказать. Чтобы это было, как я уже говорил, в каком-то смысле неправильная фотография. Но почему-то эта фотография все равно остается, как и ее воздействие.
Возможно, я несколько мистифицирую, но это движение к некоторой неправильности в смысле композиции, света и было направлением тех лет. И эта неправильность вроде бы тебя освобождает, но потом понимаешь, что и это может привести тебя в тупик...
- Ваш отец Витаутас Станенис также был известным фотографом... Разбирая свой архив перед выставкой, Вы, может быть, как-то по-новому взглянули не только на его творчество, но и на диалог Ваших работ?
Что касается фотографии, то раньше, когда я уже был опытным фотографом, членом Союза фотографов, я начал работать с оставшимся архивом отца. Его наследие показалось интересным и нужным, мы его фотографии печатали, готовили к выставкам, и был период, когда мне самому пришлось отложить собственное творчество и посвятить себя творчеству отца.
Это продолжалось не один год. И в итоге появилось, скажем, не совсем желательное пребывание рядом двух авторов, двух фотографов. Вроде бы как и конкуренция. Хотя я понимал, что мне уже самому надо что-то делать, потому что и время идет, и хочется заниматься творчеством, а отец все держал, не отпускал меня.
Это был такой странный период... Но сейчас я уже чувствую, что освободился: творчество отца зажило своей жизнью, мое творчество — своей.
- А сейчас Вы на чем-то фокусируетесь?
Ведь когда я готовился к этой выставке, то думал, ну вот, архив большой, уж точно найду какие-то удачные кадры, но разочарований было много, и, как оказалось, архив не совсем такой, на какой я рассчитывал.
И поэтому сейчас с этим системным фотоаппаратом, не имея никаких обязательств перед журналами или издательствами, я фотографирую для себя. И чувствую, что не надо ограничиваться какой-то темой, и если чувствую, что проезжающие автомобили что-то во мне будят, то я поворачиваю свой фотоаппарат в сторону этих машин и нажимаю кнопку.
Даже не смотря в объектив. Понимаете, это просто ощущение момента, оно важно. И уже сейчас я вижу, что очень неожиданные вещи получаются — то странное цветение садов, то необычные кадры с открытия выставок, которые не подошли бы ни одному порталу или газете, но я не могу оторвать от них глаз.
И так я весь год буду фотографировать жизнь, саму жизнь, а чем это закончится, увидим...
