Евгения, конечно, вся Москва покорена спектаклем «Евгений Онегин». А для его участников насколько ожидаемым было получение премии в номинации «Лучший спектакль сезона»?
- Была трепетная атмосфера за кулисами. Ожидание жеста от Римаса Туминаса, приглашающего всех нас выйти на сцену. Особая радость от того, что успех имеет спектакль, созданный усилиями огромной команды. Ведь в масштабных проектах добиться ансамбля всегда невероятно сложно. Все горды и сопричастны этому общему успеху. Конечно, самая главная победа – это победа Римаса Туминаса.
- Чем запомнилась сама церемония?
- Церемония вручения премии «Хрустальная Турандот» была прекрасной – лаконичной, праздничной. Ничего лишнего. Чудесная ведущая – Нонна Гришаева в образе Турандот. Легкая, обаятельная, женственная, загадочная. Праздник удался. Мне понравился выбор жюри: все лауреаты премии достойны награды.
- Насколько это важное событие в жизни Театра Вахтангова?
- Для нашего театра – это прекрасное завершение сезона. Как будто справка о том, что мы движемся в правильном направлении. Еще я очень рада, что художник спектакля «Евгений Онегин» Адомас Яцовскис стал лауреатом в номинации «Лучший сценограф». Он уникальный художник. И его сценография пушкинского спектакля как нельзя лучше раскрывает замысел Римаса. Хотя, возможно, Адомас уже и не нуждается так остро в премиях как в «справке о состоятельности». (Смеется.) Однако признание всегда приятно.
- И в вашей жизни этот спектакль сыграл важную роль. Говорят, что режиссер задумывал эту историю именно на вас, но обстоятельства сложились так, что вы ввелись на роль Татьяны позже, в самом конце театрального сезона…
- Я не дерзну так предположить. Замысел был о Пушкине, а не о конкретной актрисе. Роль играют три актрисы, и у каждой – своя индивидуальность.
- Это было сложно вводиться экстренно в готовый рисунок спектакля, и создавать именно свой рисунок роли?
- Я долго сидела в зале, наблюдая за репетициями, не имея при этом возможности выйти и попробовать. Приходилось собирать волю в кулак. Трезво анализировать процесс, отключая эмоции. Уходила домой и репетировала самостоятельно... перед большим окном на кухне. А вводилась я уже достаточно быстро, Римас присутствовал только на трех моих репетициях, потому все это было рискованно. Почти авантюра.
- Может быть, именно это мобилизует?
- Мобилизует ответственность перед готовым спектаклем и перед актерами, которые в нем уже освоились. Хотелось не только влиться органично и никому не помешать, но и привнести что-то новое, свою правду, свою историю жизни. А еще очень мобилизует Римас своими замечаниями. Успех у зрителей это одно, но после каждого спектакля начинается разбор режиссера, и очень строгий. Много «кнута», и мало «пряника». (Смеется.)
- Как рождалась сцена отповеди Татьяны Лариной, ее объяснения с Онегиным, ставшая кульминацией всего спектакля?
- Это – предмет моей гордости, ведь эту сцену я отрепетировала сама и показала Римасу. Он сказал: «Ничего не будем трогать». Признаюсь, такое доверие удивило.
- А вы говорите, что мало похвалы! Очевидно, одобрение еще надо уметь расслышать в его скупой манере общения с актерами?
- Может быть. За плечами у нас несколько совместных работ, поэтому слышим мы друг друга с полузвука. Я научилась лучше понимать его мировоззрение, взгляды на театр. Именно это позволило мне много репетировать самостоятельно. Найденное обсуждалось, корректировалось.
- Римас Туминас признается в интервью, что именно в «Евгении Онегине» тема трагической женской судьбы звучит невероятно сильно, и, может быть, даже сильнее, чем в «Анне Карениной» Толстого...А вы сходитесь с режиссером во взглядах на драматизм женской судьбы?
- Во многом – да. Режиссер пытается осмыслить русскую женскую душу, сильную личность, которая поднимается до высот, словно на качелях. Это поклон женщине, ее умению любить, быть верной, стойкой. И я как актриса пытаюсь услышать эту режиссерскую интонацию внутреннего диалога с Пушкиным, и привнести что-то свое. Мне-то кажется, что я как женщина про Татьяну чуть больше понимаю...(Смеется.) И меня в этой истории на данный момент волнует немного другая сторона этой темы. Обо всем несвершившемся в нашей жизни, о чем мы горюем иногда. О неслучившейся любви, о неслучившейся самой жизни, как в случае с Ленским.
- Спорили с режиссером?
- Бывали и споры по сути характера моей героини, и по выразительным средствам.
Римас дает свою оценку из зрительного зала. Например, мне очень хотелось в финальной сцене оттолкнуть с силой скамью, лягнуть ее. Ведь Татьяне предстоит нести по жизни тяжелую ношу, отказ от Онегина, от возможности взаимной любви, нести свой крест, как улитке свою ношу. Но Римас отверг этот мой жест, сказал, что похоже на то, как запрягают лошадь. Маленькая неточность, которая однако может помешать зрителю правильно воспринять образ сцены.
Иногда ему важно добиться от меня нужного поворота головы. И тогда сама мизансцена, сама картинка вдруг неожиданно так выразительна, что появляется другая наполненность сцены, рождаются новые смыслы. Он умеет работать формой, через детали.
- Что-то привносите в пушкинский спектакль из своих прошлых совместных работ с Туминасом?
- В моей Татьяне есть стоицизм, есть что-то от моей Сони из спектакля «Дядя Ваня». Для режиссера это важная тема – поклон людям, которые находят в себе силы жить вопреки обстоятельствам, через преодоление. И мне это тоже очень понятно.
- В финальной сцене у ваших ног сразу два Онегина, зрелый и юный – Сергей Маковецкий и Виктор Добронравов. Не мешает ли такой дуализм? Вероятно, не каждый актер умеет играть про любовь?
- Счастлива та женщина, у ног которой такие мужчины! (Смеется.) Они оба такие чудные партнеры. Когда в финальной сцене отповеди, объяснения Онегина и Татьяны, Сергей Маковецкий читает свой монолог, то у меня сердце трепещет в груди. Он как партнер щедр, точен, искренен, поэтому мне и играть-то ничего не надо, и прикладывать усилий – тоже. Сзади у моего кресла стоит Витя (юный Онегин), и я краем глаза вижу его согбенную фигуру, слышу вздох, всхлип. И сердце сжимается.
- В роли Татьяны Лариной звучит тема столь высоких нравственных принципов, что, кажется, в реальной жизни такой максимализм редко встречается. Как вы это ощущаете? Что говорят зрители?
- Высказывают разные мнения. Думаю, что людей такой нравственной чистоты, благородства и высоты в любое время немного. Единицы. Но они есть, и в моем окружении тоже. И я рада, что театр говорит об этом. Главное, я ловлю реакцию зала, сочувствие, понимание. Может быть, такой персонаж, как Татьяна, для кого-то станет предметом для подражания.
- Сыграно четыре спектакля. Пришел нужный, правильный покой?
- 28 июня я уже немного расслабилась, почувствовала легкое дыхание. Пройдет еще несколько спектаклей, и я точнее почувствую границы, куда мне нельзя заходить. Понимаю, что это только начало пути работы над ролью. Например, роль Сони в «Дяде Ване» полностью открылась мне лишь спустя три года. Я вдруг многое поняла про нее, вдруг открылись скрытые смыслы этой истории. Может быть, я стала взрослее. Опыт – черт побери! – опыт. Без него никуда в этой профессии. Никогда не можешь сказать, что вот, все, роль получилась.
Римас Туминас все время толкает меня к самосовершенствованию, учит больше читать, смотреть, слышать, анализировать, развивает мой вкус, учит смирять гордыню, терпеть, не зазнаваться... Он уже не столько режиссер, сколько учитель по жизни. Римас бывает суровым, но я уже научилась извлекать пользу из самых суровых его разносов. Много «кнута», поэтому очень радуюсь комплиментам со стороны. «Пряника» иногда так хочется!
