Анна Дубровская, при всей своей современности, будто бы не из дня сегодняшнего – так трепетно она относится к театру и собственной перед ним ответственности. И в особенности это стало ясно после того, как она сыграла Елену Андреевну в премьере прошлого сезона – «Дяде Ване» в режиссуре Римаса Туминаса. За эту роль Анна номинирована на «Звезду Театрала» в номинации «Звездный луч» (лучшая женская роль).
– Когда вы узнали о распределении в «Дяде Ване» – обрадовались, что вам досталась главная роль?
– Безусловно, Елена – знаковая роль классического мирового репертуара. Но если говорить о манкости роли, честно говоря, она до сих пор не представляла для меня интереса. Там есть другая роль – роль Сони, и вот ее мне всегда хотелось сыграть, но, видимо, уже не судьба. Образ Сони выписан просто роскошно, можно играть трагедию, что для меня как для актрисы очень привлекательно – транслировать историю несостоявшейся жизни.
– То есть от образа Елены Андреевны у вас ощущения трагедии нет?
– Изначально не было. Мне всегда казалось, что она немножко пустовата. Но в контексте режиссуры такого мастера, как Римас Туминас, режиссера, ищущего парадоксы в образах, чувствах и сценических решениях, Елена постепенно обретала глубину. Кроме того, работа над «Дядей Ваней» стала для меня определенной школой – школой Туминаса. Кажется, что он режиссер жесткий, без сантиментов. Но в результате самым неожиданным образом именно этот подход и рождает на сцене искренность и нежность. Для меня такой путь был мучителен и труден, каждая репетиция заканчивалась для меня внутренним ощущением моей несостоятельности.
– Почему? Привыкли репетировать по-другому?
– Знаете, я ничего не знаю про западный театр изнутри, но по работе с Туминасом я бы определила его как парадоксальный. Парадокс в театре – это самое интересное, это чаще всего заставляет сопереживать. Но для меня это была ломка моих собственных стереотипов по поводу моих актерских возможностей. Так что эта работа очень сложно мне далась. Часто не соглашалась с тем, что мне предлагал режиссер.
– Высказывали свое несогласие вслух?
– Очень робко. Но зато мое внутреннее сопротивление не могло не считываться. Конечно, оно тормозило меня. Дай Бог, чтобы работа с Туминасом имела продолжение, ведь начальную школу его режиссуры я прошла и поняла главное – надо просто перестать сопротивляться.
– В вашем спектакле есть довольно откровенная сцена объяснения с Астровым. Вы сразу согласились на нее?
– Не первый раз отвечаю на подобный вопрос, и мне не очень понятно, почему же она так шокирует. Я ведь даже не обнажена и тем более не изображаю никаких движений. Впрочем, находясь внутри спектакля, мне сложно оценить степень ее откровенности, но никакой скабрезности в ней не вижу. На мой взгляд, она просто имеет сильный эмоциональный эффект, который подготовлен предыдущими действиями персонажей. Это та самая режиссерская математика воздействия на зрителя – математика Туминаса.
– Период волнений внутри труппы прошел. Туминас принят театром?
– Не безоговорочно всеми, я думаю. Но большей частью. Теми, кто занят в репертуаре, – безусловно.