- От лица всех наших читателей хотелось бы поздравить вас с юбилеем и пожелать здоровья, творческой энергии и дорогих понимающих людей, которые пребывали бы всегда рядом с вами.

- Большое спасибо.

- Скажите, пожалуйста, означает ли цифра 70 для вас что-то особенное?

- Я бы не сказал, что это число для меня является каким-то особенным. Это просто цифры 7 и 0. До этого сквозь меня прошли цифры 6 и 9, 6 и 8 – никаких особенных отличий я не почувствовал. Конечно, я бы не отказался, если бы меня ожидали цифры 0 и 7, но я понимаю, что этому уже никогда не бывать, посему с благодарностью принимаю еще один год жизни и радуюсь тем событиям, которые к этому моменту окрашивали мою судьбу разноцветными тонами.

- Узнают ли вас на московских улицах?

- Узнают. Приветствуют. Приятно. Милиционеры не такие строгие. Многие желают здоровья, гармоничного состояния, а также хороших ролей. И, что особенно ценно, признаются в уважении к нашему поколению актеров, почитают те образы, те персонажи, которые были созданы нами на съемочной площадке. Действительно, в Москве ощущаешь себя значимой фигурой, потому что, даже проходя по улице, неминуемо услышишь комплименты и пожелания.

- А в Литве?

- В последнее время, к сожалению, не так часто бывал в Литве, потому что, как вы знаете, 14 последних лет я состоял на дипломатической службе в должности атташе по культуре Литовской Республики в Российской Федерации.

Сложно оценить, узнают ли меня сейчас на улицах родной страны. С другой стороны, я заметил, что литовцы сами по себе более скромные, как бы лучше выразиться, замкнуто трогательные, обладающие некой духовной интимностью – так, наверное, я бы сказал. Когда публичный человек проходит мимо, литовец его узнает, но просто опускает глаза. Как-то не принято у нас во всеуслышание выражать свое восхищение. Происходит лишь секундный зрительный контакт, и это скорее похоже на некоторое мимолетное духовное откровение между человеком известным и почитателем его творчества. Россияне же более эмоциональные: коль им уж довелось столкнуться со знаменитостью, они стараются не упустить возможности обнажить всю палитру своих чувств.

- Это приятно?

- В этом есть какая-то своеобразная прелесть. Такая случайная мимолетная реализация эстетики гедонизма на энергетическом, зрительном уровне. Я понимаю, что еще интересен общественности, и для прохожего, потому что он получил заряд положительных эмоций, а также поймал себя на мысли, что люди публичные ходят по тем же улочкам, что и он.

В детстве, когда я жил в сельской местности, в деревне, помнится, мы, ребятня, все время приветствовали малознакомых и даже незнакомых людей. Есть в этом что-то не просто человеческое, а даже сакральное: пожелать прохожему здоровья, произнеся «здравствуй!».

- В вашей биографии есть один факт: в девятом классе ученик Будрайтис был исключен из школы. Не расскажете, что за история тогда приключилась?

- Было такое, хотя, конечно, с одной стороны, это скорее фантазии моих биографов, с другой стороны - эпизод, который для меня является незначительным. В масштабах моей личности это нечто а ля «ну было, и было; и что?».

Пожалуй, для меня сегодня важно помнить, что я в целом был не из тех прилежно-послушных учеников, которые бы пользовались особым отношением со стороны учителей. И я их понимаю, потому что Юозас Будрайтис уже в детстве не мог усидеть на одном месте, а стремился куда-то в совершенно иные эмпирии. Только в том возрасте просто качество этих поисков отличалось от тех, в которых я пребываю сейчас. Тогда я экспериментировал со всем, что меня окружало, и ведь никакого вреда я не причинял, скажем, поймав курицу. Но для меня-то это было настоящим открытием – найти способ догнать эту домашнюю птицу! Уже в детстве догадка о быстротечности времени и искушающее богатство окружающего мира постоянно подталкивали меня к какому-то поиску, к размышлениям и даже действиям. С таким духовным непоседой, как я, непросто, мне это очень хорошо известно.

- Господин Будрайтис, насколько нам известно, помимо того, что вы – известный актер с фильмографией в более чем 90 картин и дипломат с 14-летним стажем, также вы являетесь фотографом, коллажистом и художником.

- Совершенно верно. Я являюсь и тем, и тем, и тем и еще многим другим, что и есть следствие моей духовной непресыщаемости, стимулирующей меня экспериментировать по жизни. Каждый человек ежедневно переживает чувство голода, когда понимает, что вот сейчас хочется поесть. Голод не посещает нас по расписанию. Также и в области творчества: вдруг понимаешь, что хочется взять в руки кисть и что-то изобразить, но это не потому, что, скажем, сегодня в 16.00 я по графику должен рисовать. Я просто понимаю, что если не удовлетворю это желание, упущу нечто очень важное.

То же самое происходит и с фотографией. Я просто не могу пройти мимо какого-то врезавшегося в память этюда или предмета. А если все же прохожу, то возвращаюсь завтра же и все равно его снимаю на пленку. Для меня рисовать, клеить или фотографировать – это такое же естественное желание, как дышать или любить.

- Каковы сюжеты ваших работ?

- Идея моего творчества сводится к тому, чтобы поймать и запечатлеть мгновение, эмоцию, объект. Это реализуется и в фотографии, и в живописи. Я не являюсь режиссером, который мучительно продумывает тему своей работы. Скорее, я действую как импрессионист, которому нужно впечатление. Поэтому я не претендую на возведение моих работ в ранг искусства. Пожалуй, я документалист. Еще в 60-е годы, когда я только начал фотографировать, мне просто хотелось запечатлеть своих коллег на съемочной площадке, поймать необычную мимику на их лицах. И делал я это исключительно для домашнего альбома, чтобы сохранить лично для себя приятные воспоминания. Чтобы во время премьеры фильма мы вместе вспомнили рабочие моменты, посмеялись, пошутили. Но сегодня, по прошествии времени, эти снимки приобрели статус документа. Причем, жанр этого документа отнюдь не репортаж, а портрет или этюд с правильной композицией. Снимки уникальны в своем роде, их уже не повторишь. Поэтому они интересны не только мне и тем, кто на них изображен, но и историкам, и киногурманам.

- Устраиваете ли вы выставки своих работ?

- В последнее время количество моих авторских выставок увеличилось, особенно фотовыставок. В Москве уже их состоялось около десяти. 6 октября, например, открылась выставка в Государственной Думе РФ.

- Ваше имя при организации экспозиций открывает те двери, которые для других художников обычно закрыты?

- Не скрою, имя Юозаса Будрайтиса является паролем у многих дверей. Согласитесь, не каждый даже талантливый художник может мечтать о выставке в Госдуме. Впрочем, для меня важным является скорее не место проведения, а то, как фотовыставка будет принята зрителем. Например, во время восьмого международного месяца фотографии в Москве «Фотобиеннале- 2010» и в Галерее на «Мосфильме», где я выставлял свои работы, радующий меня положительный резонанс среди специалистов был достигнут.

- У вас столько профессий! Изначально ведь вы вообще поступили в Вильнюсский университет на юриспруденцию.

- Было и такое. Но жизнь – это такая подвижная мембрана, в которой каждый следующий день является непредсказуемым. Помните, что ответил Воланд в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» на реплику поэта Бездомного, заявившего, что бога нет, а своей жизнью человек сам и управляет?

«Чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?».

С высоты своих лет могу смело утверждать, что жизнь действительно сама предлагает человеку те пути, которых он заслуживает. Появляется неожиданное, абсолютно непредсказуемое предложение, ты пробуешь, рискуешь, а потом получается, что именно это неожиданное становится твоей первоосновой, стержнем твоей жизни. Так случилось, когда режиссер Витаутас Жалакявичюс пригласил меня сниматься в фильме «Никто не хотел умирать», и из юриста я превратился в актера. То же произошло и 14 лет назад, когда министр иностранных дел Литвы предложил мне занять должность атташе по культуре Литовской Республики в Российской Федерации.

- Кстати, как вы оцениваете работу, проделанную за эти годы?

- Цель всякой дипломатической службы – это налаживание отношений между государствами, достижение взаимопонимания и сотрудничества. Моя задача на протяжении четырнадцати последних лет заключалась в том, чтобы установить сотрудничество в сфере культуры.

Самым значимым достижением за время моей дипломатической службы в России я намерен считать учреждение Центра балтистики на филологическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова, торжественное открытие которого состоялось 10 ноября 2008 года. На мой взгляд, распространение литовского языка в мире, стимулирование иностранцев к его изучению – это великолепная задумка для популяризации всей литовской культуры. В Культурном центре Литовской Республики, располагающемся в Доме Юргиса Балтрушайтиса на Поварской улице в Москве, существуют курсы литовского языка, где сейчас обучаются 26 человек – это тоже наше достижение.

В 2009 году открылся и сейчас успешно работает Центр балто-славянских исследований в Институте славяноведения РАН. Вовсе не утопической идеей нам представляется возможность учредить в России библиотеку литовской литературы. По этому вопросу мы плотно работали, и, я надеюсь, продолжит работать мой преемник с Государственной библиотекой иностранной литературы. Немаленькое дело – выход в свет книги Эдвардаса Гудавичюса «История Литвы с древнейших времен до 1569 года», издание которой, несомненно, приблизит российскую общественность к пониманию исторического процесса на территории Литвы именно с точки зрения нашей историографии. Это я перечислил только самые значимые, на мой взгляд, результаты.

- Внушительно. Тогда давайте вернемся к более раннему периоду вашей карьеры. О фильме «Никто не хотел умирать» вы говорите в своих интервью, начиная с 1966 года, с премьеры картины. Сказано много. Однако наш читатель не простит, если мы вновь не затронем эту тему.

- Я задумывался о том, чем же в 60-е я приглянулся Витаутасу Жалакявичюсу. Он не знал меня как личность, а видел лишь внешность. Видимо, во мне были какие-то черты, которые он искал для роли юного Йонаса. Однако фильмом «Никто не хотел умирать» участие Жалакявичюса в формировании моей личности не ограничилось. Он постоянно следил за моей карьерой артиста, поэтому я ответственно называю его своим отцом в кино. Он меня привел на съемочную площадку, под его влиянием я полюбил этот вид искусства и научился так выполнять свою работу, чтобы мне не было стыдно перед собой и зрителем. Неравнодушие ко мне проявилось и в том, что Жалакявичюс самолично пригласил меня на высшие кинорежиссерские курсы, чем немногие могут похвастаться.

- Феноменальна судьба картины «Никто не хотел умирать»: во времена СССР было непросто «протащить» этот фильм сквозь цензуру, а после обретения Литвой независимости Жалакявичюсу предъявили обвинение в том, что он исказил историю.

- Да, в годы советской власти Жалакявичюс не мог говорить иначе, кроме как эзоповым языком. Нелегко передать такую многослойную фабулу посредством знаков и символов. Так, неконкретная техника исполнения априори делает толкование идей режиссера многозначным, а их восприятие субъективным. Но если в картину вглядеться внимательно, а главное, с желанием увидеть, то действительно в символах можно распознать конкретную авторскую точку зрения на действительность, а теперь уже – на исторические события.

Жалакявичюс смотрел на факты остро и был готов к решительному обсуждению насущных вопросов, но делать это приходилось «в пол-языка». Он сознательно пошел на то, что после премьеры его ожидала жесткая, стихийная критика. Более того, до последнего момента не было уверенности, что картину вообще не закроют. На мой взгляд, именно такие люди, как Жалакявичюс по-настоящему любят Литву. Ведь любовь к своей стране раскрывается не в ура-патриотизме, а в сопереживании, в восприятии боли страны как своей личной боли. Так тонко чувствовать способны очень немногие.

- Как рядовой гражданин Литовской Республики согласны ли вы с точкой зрения Жалакявичюса на исторические вопросы, затрагиваемые в фильме «Никто не хотел умирать»?

- Скажу так: историю пусть анализируют историки, а я этот фильм готов оценивать с точки зрения искусства. И он мне нравится. Возможно, сам Жалакявичюс сейчас хотел бы изменить не только какие-то кадры, но даже целые сюжетные линии. Однако это уже непоправимо. Люди моего поколения поймут, что я имею в виду. Потому что они сами жили при советской власти.

Сегодня, оглядываясь в прошлое, многие представители моего поколения, наверное, хотели бы изменить свое поведение в прошлом, быть тогда более рефлектирующими, выказывать большую реакцию на происходившее. Но мы жили согласно своему разумению и допустимым возможностям. Более того, не в обиду моему поколению, большинство из нас были приспособленцами. В противном случае были возможны только два пути – убежать на Запад или вымереть, самоуничтожиться.

Желая выжить, приходилось адаптироваться, приспосабливаться к новой среде. Немало известных диссидентов открыто боролись против советской власти, однако число этих борцов является смешным относительно тех, кто просто приспособился. Даже художники – люди с изначально тонким восприятием действительности, жаждущие духовной свободы – тоже прогибались, чтобы заручиться возможностью работать и говорить истину хотя бы завуалированным языком. Не говоря уже об обывателях, которые рожали детей, веселились, смотрели по вечерам программу «Время», а затем художественный фильм и просто жили полноценно, насколько это допускал режим. На мой взгляд, среди других народов СССР литовцы были тем более политически пассивными. Впрочем, было много и тех, кто искренне верил в светлое будущее коммунизма и трудился во имя того, чтобы последующие дети жили в свободном обществе без угнетения человека человеком.

- А лично вы как рядовой обыватель были довольны тем, что вам хватает хлеба, а вечером можно посмотреть телевизор или все-таки решили хотя бы на языке искусства говорить правду?

- Сетовали на власть и на политический режим мы все. Но, признаться, реально ведь мы ничего не делали для того, чтобы его сменить. Были один-другой активные борцы, например, поэт, правозащитник и диссидент Томас Венцлова, но таких, как он, чьи действия растворялись как капля в море, было слишком мало, чтобы внести существенные изменения в политический строй. Вот вам и вся освободительная борьба.

Люди искусства довольствовались возможностью творить в рамках дозволенного. Основная же масса людей погрязла в бытовых заботах, поэтому особого дискомфорта от власти Советов и не испытывала. Многие, чтобы облегчить свою жизнь, вступали в Коммунистическую партию. Лично я не был членом партии, только членом Союза кинематографистов СССР, более того, у меня даже не было постоянного места работы.

Здесь мне повезло: я работал по договору, а, переезжая с одной съемочной площадки на другую, при общей замкнутости пространства в СССР, я был мобилен и сравнительно свободен. К тому же, мои действия не были ограничены обязательствами перед какой-либо структурой или работодателем. Я путешествовал по миру в период съемок, влюблялся, очень много времени уделял чтению книг, особенно зарубежных авторов, переводы которых, к слову сказать, в СССР были очень качественными, поэтому, погруженный в бурлящую жизнь от самолета до съемочной площадки, я был по-своему счастлив. Кстати, моя профессия мне позволяла выбираться и за, так называемый, «железный занавес», разумеется, под присмотром лиц с определенными обязанностями. Впрочем, во время съемок за границей мы так уставали, что ничего антисоветского просто физически сделать не могли. Но фактическая возможность убежать на Запад лично у меня была.

- Почему вы не убежали?

- Это не выход, когда твоя родина и все твои родственники, твоя семья живут совсем другой жизнью. Бросить всех и вся на произвол судьбы – это самый простой выход. Куда труднее выстоять в среде, где тебе неуютно. На тот момент я всерьез даже не задумывался о побеге, просто сейчас, задним числом говорю, что возможность такая была. Я ведь не был каким-нибудь писателем вроде Александра Солженицына, чье творчество априори не могло быть воспринято властями, не нашло бы своего читателя. Будь я таковым, наверное, задумался бы уехать на Запад, потому что творческое признание для меня стояло бы на первом месте. Но Юозас Будрайтис как актер в СССР оказался уместен.

- Вы отметили, что в СССР издавали замечательную переводную литературу. Что еще было хорошего при старом режиме?

- Например, интеллигенция была более сплоченной. С теми же партнерами по фильму – от гримеров до режиссера – мы общались очень тесно. Сам процесс кинопроизводства был более длительным, качественным, и за время создания фильма мы успевали не только близко узнать друг друга, но и пережениться, а если фильм состоял из двух серий, то и детей родить.

Советское кино – это вообще феноменальное явление: глубочайшие идеи раскрывались при маленьком бюджете. Сегодня же актеры работают в таком астрономическом темпе, что чаще всего не успевают даже спросить настоящее имя своего партнера. В общем-то, такой ритм обуславливается требованиями современности: о каком разговоре с коллегой на темы духовности может быть речь, если завтра опять придется вкалывать 14 часов?

Говоря о том, что достойно ностальгии по прошлому, я однозначно отмечу внимательные человеческие отношения и качественное общение. С тоской признаю, что сегодня этого нет, и, увы, уже никогда не будет.

- Сохранились ли у вас знакомые в России и бывших республиках СССР?

- На этот вопрос можно ответить, продолжая предыдущую тему. Темпы современной жизни настолько погрузили каждого из прежних друзей в свои проблемы, что просто не остается времени, чтобы поддерживать человеческие отношения. Даже с покойным Олегом Янковским, с которым раньше мы даже отдыхать вместе ездили, в последние годы при встрече только здоровались и разбегались каждый в свою сторону. Тоже, увы, происходит во взаимоотношениях и с другими актерами: Мариной Нееловой, Алисой Фрейндлих.

Как я уже говорил, это естественное следствие современности, одна из характеристик нашего технократического общества.

Да, мне грустно оттого, что я не помню сегодня, как выглядит почтовый конверт. Но это ведь не значит, что я принципиально заведу с коллегами переписку письмами. В таком случае я просто ничего не буду успевать. Согласитесь, никто уже давно не пашет землю плугом. Впрочем, все это потому, что человек по природе своей ленивый, и всеми способами пытается изобрести что-либо, что облегчит свою жизнь, избавить себя от необходимости трудиться.

- К чему такими темпами придет наша цивилизация?

- Слава Богу, человек не вечен. Человек смертен, а Земля все равно уже переполнена жителями. Думаю, вполне закономерно, что наша цивилизация обречена на самоуничтожение. К чему мы целенаправленно и двигаемся. Впрочем, может быть, это только временное состояние, которое позволит человечеству перейти на новый уровень развития.

- Понимая конечность человеческой цивилизации, где людям находить силы для того, чтобы не отчаиваться, а продолжать созидать?

- Жизнь человека в принципе конечна. Но ведь насколько интересен, сочен, красочен, ярок процесс! Впрочем, всю его многогранность способен оценить тот, кто умеет наслаждаться малым: тем, что проснулся утром здоровым, выпил горячего кофе и пешком, наблюдая за прохожими и вслушиваясь в голоса природы, пошел по своим делам. Ведь на самом деле уже это – очень много. Мой день начинается очень рано, я просыпаюсь вместе с рассветом. Я нахожу несказанное счастье в том, что наблюдаю, как постепенно вырисовываются контуры предметов в комнате, как из тьмы за окном плавно выступают кроны деревьев, как они медленно высвобождаются из цепей небытия и, переходя в бытие, окрашиваются в свои естественные цвета. Я пью горячий кофе и вижу, как на моих глазах зарождается мир, свет Божий.

Разве это не чудо? Не акт творчества, дарующий силу, которая и тебя настраивает созидать? Находясь в любых, даже на первый взгляд каторжных условиях, человек в силах создать удобную именно для него ситуацию. Чего я, в общем-то, желаю читателям вашей газеты.

- Господин Будрайтис, огромное вам спасибо за то, что нашли время для интервью. От лица всех читателей «Литовского курьера» мы бы хотели еще раз поздравить вас с юбилеем и задать последний вопрос. Каковы ваши планы после завершения дипломатической службы в России?

- Если честно, я еще не решил, чем фундаментально буду заниматься. Однако не сомневайтесь, без дела я точно долго не пробуду.

Поделиться
Комментарии