В ней Оруэлл довольно оригинально высмеял коммунистическую идею, едко и саркастично описав историю становления советского строя от Октября 1917 года до послевоенных лет. Фактически, «Скотный двор» – это пародия на «Краткую историю ВКП(б)», написанная в стиле «Всемирной истории «Сатирикона» и остро приправленная черным юмором. Однако основными персонажами этой притчи стали не люди, а животные, которым по сюжету удалось задумать и осуществить переворот на одной «отдельно взятой» ферме, изгнав человека – вечного мучителя и поработителя животных.
Провозгласив победу идей анимализма, обитатели скотного двора стали строить свое «общество», основу которого составили представители «высшей касты» – свиньи. Среди них достаточно легко узнаются реальные исторические персонажи: пророк идеи неизбежного «светлого будущего» Старый Майор (Ленин), пламенный оратор и борец за идею Снежок (Троцкий), склочный завистник и интриган Наполеон (Сталин)… Им помогали и с готовностью подчинялись другие животные, что позволяло некоторое время успешно справляться с трудностями изоляции и внутренними проблемами.
Однако со временем главное правило, объединявшее животных – ни в чем не быть похожими на бывших хозяев – было забыто и отвергнуто самими свиньями, которые стали жить в доме, одеваться и ходить на задних лапах.
В конце концов, Оруэлл отступил от исторической канвы и предложил свой вариант развития социализма, когда сторонники этого строя и его противники стали неотличимы друг от друга, как люди и свиньи в финале притчи.
Для нас это произведение не менее актуально, чем «1984», поскольку позволяет поставить диагноз всему происходящему в Беларуси с помощью адекватных выразительных средств. В данном случае притча – это художественный инструмент фиксации и анализа социальных проблем в иносказательной форме. У нас таким способом вполне можно описывать сложившуюся систему общественных связей и соответствующих ей социальных типажей – главных героев нашего безумного времени. Басня, притча или сказка становятся лучшей формой описания быта и нравов общества и его типичных представителей, несущих на себе гротескные черты вымышленных персонажей с присущими им пороками.
Все они порождены недавней эпохой «стабильности» и устоявшегося за последние пятнадцать лет социального порядка – идеальной средой для возникновения наиболее колоритных персонажей.
Можно без особого труда прописать целую галерею таких образов, глядящих на нас с рекламных щитов, страниц газет и экранов телевизоров – каждому из них будет соответствовать какой-то представитель мира животных.
Достаточно лишь взглянуть на заголовки публикаций в интернете, чтобы перед нами предстал целый зоопарк или бестиарий: «волки» и «бараны»,«козлы» и «коровы», «блохи» и многие другие.
Несколько лет назад Владимир Фурс в одной из своих работ весьма удачно описал наше публичное пространство как область «республиканских добродетелей» или «социальных характеров» – морально инвестируемых социальных ролей. Среди огромного набора таких ролей он выделил «простого человека», «патриотичного предпринимателя», «самоотверженного чиновника» и «Президента».
В последнее время все чаще на первый план выходит другая роль – «рьяный служака», которая, несмотря на огромный диапазон представленных должностей (от начальства «силовиков» до исполнителей в штатском, затаскивающих невинных граждан в автозаки) особым разнообразием возможностей не отличается: эти «герои» все на одно лицо. В итоге именно эти роли и соответствующие им типажи становятся наиболее значимы не только для функционирования госаппарата, но и всей социальной системы, поскольку обеспечивают ее моральными ориентирами (хотя и редко достигаемыми в реальности).
В действительности, как правило, провозглашается одно, а выполняется другое. У нас снова буйным цветом распустилось пресловутое советское «двоемыслие», в особо тяжких случаях перерастающее в «троемыслие»: думать одно, говорить другое и делать третье.
На словах поддерживая или, по крайней мере, не возражая против официальной политики, рядовые граждане просто живут «своей жизнью», хотя по меркам и лекалам, предоставленным для них кем-то другими.
Соглашаясь играть по правилам, навязанным государством, основная часть населения все-таки старается «не принимать на веру» все, что творится вокруг, но лишь за счет того, что регулярно «принимает на грудь». В результате возникает отчужденно-дистанцированное отношение к исполняемой роли, своего рода «социальное лицедейство»: не просто корыстный расчет, а инстинктивная «двойная бухгалтерия» (В. Фурс). В рамках такого рода взаимообмена-обмана власти и населения возникает парадоксальное совмещение искренности и цинизма («искренний цинизм» или «циничная искренность»).
Поэтому большинство социальных ролей – это лишь официально демонстрируемые маски, позволяющие создать публично одобряемый образ у других, чтобы заниматься своими личными делами. Предъявляя такую маску, обыватель получает индульгенцию за все свои прошлые прегрешения и инвестицию в будущие проявления. Теперь он может вступать в сообщество себе подобных, обрастая необходимыми социальными связями и приобретая соответствующие капиталы – впрочем, скорее символические, нежели материальные. Лояльность государству лишь открывает доступ к благам и возможность «припасть к источнику», а как ты ей воспользуешься – зависит от тебя самого.
Те, кто стараются особенно рьяно, рано или поздно начинают срастаться со своей ролью и превращаются в функции, производные от нее.
Их личные черты стираются, индивидуальность отступает на второй план, а выпячиваются гипертрофированные, огрубленные черты маски, что и превращает их носителей в карикатурные персонажи, которых вполне можно отождествить с животными. Так и получается, что лучше всего у нас работают художественные средства карикатуры и шаржа, аллегории и гротеска. В свое время Дж.Оруэлл блестяще применил их к советскому прошлому. Но о том, насколько удачно этот прием будет соответствовать белорусскому настоящему, он бы даже не смог и представить. В наших условиях Оруэлл просто остается не у дел…
