Кандидат социологических наук, старший научный сотрудник Института социологии Национальной академии наук Беларуси, сотрудник Института "Политическая сфера" Алексей Ластовский в своем выступлении на международеной конференции в Вильнюсе, в конце ноября этого года, отметил, что часть интеллектуалов, сыгравших видную роль в период становления или же восстановления независимости в странах этого региона, ныне находят себя именно в возвращении к идее осмысления опыта империи, порою, романтизируя ее, поскольку ныне они уже не играют той роли, что раньше, тогда как на их место пришли политики-прагматики.

DELFI обратился к Алексею Ластовскому с просьбой развить свои тезисы, поскольку термин "империя" звучит довольно часто. И процессы возвращения к идее империи, не воплощению ее в жизнь, а интеллектуальное осмысление исторического опыта, имеют место во многих странах Восточной и Центральной Европы, а не только в России.

- Что Вы понимаете под тоской по империи в Центральной и Восточной Европе, ведь обычно в таких категориях принято говорить о России, Великобритании, США?

- Сразу оговорюсь, что я говорю не о тоске, а о ностальгии. Тоска – это нечто безнадежное, гнетущее, депрессивное. Тогда как ностальгия всегда несет в себе романтический налёт, она приукрашивает былую реальность, вызывает более светлые по спектру ощущения. Сама имперская ностальгия может рассматриваться в нескольких основных проявлениях, которые взаимосвязаны, но далеко не напрямую.

Имперская ностальгия может восприниматься и как ощущение покинутости, неудовлетворенности своим символическим статусом для жителей тех новых государств, которые образовались на руинах великих держав. Естественно, что для нашего региона наиболее яркий пример – это ощущение утраты, присущее части жителей бывшего Советского Союза. Кроме обычного чувства сожаления об ушедших годах, когда трава была зеленее, колбаса вкуснее, а любовь пылала в молодых сердцах, здесь есть еще и определенный комплекс, связанный с чувством принадлежности к истории сверхдержавы.

СССР был колоссальным государством, которое выдерживало жёсткую конкуренцию за мировое господство, да и к тому же было близко к реализации «царства небесного» на земле – коммунизма, где все будут равны и счастливы. Каждый гражданин этого «великого и могучего» государства был сопричастен грандиозным деяниям и стратегической перепланировке мира. Можно было пить грузинский чай на кухне, обсуждая эмансипацию американских негров как некое дело, решение которого находится в собственных руках.

Естественно, новые национальные государства, возникшие после распада Советского Союза, таких ощущений для своих граждан сформировать не могут – масштабом не вышли. Поэтому и формируется чувство неудовлетворенности, которое приобретает явные патологические очертания, когда ищут виновных в разрушении старого доброго мира, либо полностью отрицают новые формы государственного устройства.

Но, на мой взгляд, это черта, присущая массовому сознанию, которая обладает атавистическим характером. Она еще сохраняется на постсоветском пространстве, но постепенно отомрет, поскольку нет никаких предпосылок для ее сохранения, кроме воспоминаний. Советский Союз постепенно забудется, а вот Литва и Беларусь останутся.

Но я замечаю совершенно иной характер имперской ностальгии, который присущ скорее не коллективным представлениям простых обывателей, носителей советской идентичности, а кругам интеллектуалов. В последние десятилетия в гуманитарной сфере очевидна тенденция реабилитации Империи, которая долгое время рассматривалась исключительно как репрессивный институт, морально устаревший и потому сметенный прогрессивным ходом истории.

Сейчас же полным ходом идет переосмысление империи как типа государственного устройства, и оказывается, что империя была куда менее репрессивным институтом, вполне допускающим культурное и социальное разнообразие, чем национальное государство, требующее унификации культуры по единому канону.

Как утверждает американский социолог Крэйг Кэлхун, хотя и делает оговорку, что его слова могут показаться шокирующими для современных слушателей, «большие империи были более толерантными к внутреннему разнообразию, чем национальные государства».

Реабилитация Империи идет параллельно с приданием имперского лоска тем государственным образованиям, которым ранее такой статус не приписывался – Речи Посполитой и Великому Княжеству Литовскому. Новое прочтение истории идет не по отработанной канве национализации характера этих государств, например, когда Речь Посполитая рассматривалось как исключительно польское в национальном смысле.

А сейчас польский историк Анджей Сулима-Каминский предлагает называть это государство «Речь Посполитая Многих Народов». В историческом опыте раннемодерных государств ищут и воскрешают именно те черты, которые придают ценность историческому наследию этих государств в современной перспективе: толерантность, демократия, свобода. Уход от абсолютизации национальных черт сочетается с акцентированием мирного сожительства и кооперации различных этнических и религиозных групп.

Литовская «приватизация» наследия ВКЛ помогла молодому литовскому государству сформировать целостную и устойчивую историческую память и достигнуть консолидации общества на основаниях этнического национализма. Но такое единство общества для многих местных интеллектуалов кажется слишком вязким, там они начинают «задыхаться» по мгновенно ставшему знаменитым выражению Томаса Венцловы.

Одним из сильных и нестандартных ходов в такой ситуации стало переосмысление Великого Княжества Литовского как имперского государства в полном соответствии с новым тенденциями гуманитарной мысли – как большого политического образования, «управляющего разнообразием».

Один из наиболее авторитетных литовских историков Альфредас Бумблаускас также пишет об оправданности применения имперских категорий к истории ВКЛ, утверждая что «Литва во время правления Витовта была наиболее близка к типу государства, который можно назвать империей». В типичном ключе для современного подхода новой имперской истории, где империя осмысляется как политическая организация, объединяющая различные этнические и культурные формы, описывает ВКЛ и Йонас Лауринавичюс.

Но наиболее плодотворно и успешно (в том числе и на уровне международного признания) попытку описания ВКЛ как империи предпринял литовский социолог Зенонас Норкус. В своей работе, опираясь на современные разработки компаративной социологии империй, он предлагает рассматривать Великое Княжество Литовское в период до Люблинской унии 1569 года именно как имперское государство.

Как геополитический рецепт для современной Литвы презентирует «варварскую империю» и Гинтарас Береснявичюс. Для меня, как беларусского ученого, примечательно то, что описание прошлого ВКЛ как имперского по своему характеру имеет непосредственный выход на практику международных отношений и служит оправданию претензий современной Литвы на региональное лидерство. Великое прошлое обуславливает настоящее.

Но и перед каждым человеком, и перед каждым государством, на мой взгляд, должные стоять высокие задачи. «Имперская модель» мне кажется более мягкой и привлекательной для литовских соседей, чем упорное сражение за эксклюзивные права современной Литвы на наследие ВКЛ. Признание общности исторического опыта более способствует пониманию и сотрудничеству, чем разборки, кому что когда принадлежало.

- В своем выступлении на конференции Вы высказали тезис о том, что интеллектуалы, которые участвовали в странах этой части Европы в движении за независимость конца 1980 и начала 1990, в частности в Литве, сейчас невостребованы, в отличие от прагматиков, которые ныне и представляют собой элиту. Не могли бы Вы развить этот тезис?

- Интеллектуалы давно претендуют на определяющую роль в обществе, пытаясь воздействовать на элиты через созидание новых идей и их распространение в красивой и эффектной обертке. Наиболее успешно им это удается в период революционных преобразований в обществе, вызванных серьезным кризисом сложившейся системы.

К ним начинают всерьез прислушиваться и брать их идеи на вооружение преимущественно во время революций. Так, роль интеллектуалов можно проследить от Великой французской революции в конце XVIII века, когда с помощью гильотины французские философы-просветители доказали всему миру, что слово также обладает весом. С тех пор во Франции уважают интеллектуалов, как ни в одной другой стране.

И заканчивая «бархатными революциями» в Восточной Европе, положившими конец советскому господству в этом регионе. Точно так же интеллектуалы оказались необходимыми для слома коммунистической системы, они оказались на вершине волны и оттуда вдохновенно вещали о новых временах. Нужно отдать должное, они оказались способны разрушить тот язык, который лежал в основе коммунистической власти, и предложили нам привлекательную демократическо-европейскую мечту. Тогда поэты собирали стадионы, а подпольные книжки переписывали от руки.

Но периоды резких социальных изменений никогда не могут длиться вечно, всегда на руинах старых систем создаются и развиваются новые социальные структуры, для которых революционные пророки не нужны, скорее – опасны.

Естественно, для интеллектуалов создаются свои ниши, где они спокойно могут заниматься критической теорией, обсуждать планы переустройства общества и творчески себя реализовать, кто во что горазд. Пускай балуются своими изысканными игрушками в искусственно созданном гетто. Но ведь в памяти у отгороженных интеллектуалов остается пыл гуманитарных битв и жертвенность интеллектуальных баррикад, общественный резонанс и горячее публичное признание.

Таким образом, несмотря на высокие притязания и большую значимость в период отхода от советской системы (в качестве примера можно вспомнить президентство Вацлава Гавела), интеллектуалы оказались на периферийных позициях в новой политической системе и после непродолжительного успеха вновь были оттеснены от принятия властных решений.

После яркого и короткого периода вовлечения интеллектуалов в политику, которое поспособствовало делегитимизации языка коммунистической элиты, где-то с середины 1990-х гг. начинается новое время – прагматизма, профессионализма, эффективности. Это касается как внутренней, так и внешней политики. Что более важно для наших обществ, размышления о характере европейской идентичности, либо деньги евроструктур? Сомнений нет, остается только совершенствовать навыки добывания этих денег.

- Не кажется ли Вам подобная «тоска по империи» или же ностальгия, как Вы ее называете, анахронизмом, который не может в современной ситуации представлять собой реальный базис государства?

- Применение категории «анахронизм» предполагает, что есть устойчивое линейное развитие исторического процесса, от худших варварских и диких времен к царству добра и справедливости в будущем. В соответствии с такой точкой зрения, действительно, историю можно трактовать как переход от империй, как плохого (ибо устаревшего) типа государственного устройства, к национальным государствам, где каждая нация получает все возможности для политического и культурного развития.

Но это всего лишь иллюзия, которая была создана для легитимации новых государств, которым нужно было подорвать веру в старый порядок. Современные историки практически потеряли веру в подобное прогрессивное развитие исторического процесса, и уже не рассматривают имперскую историю как длительное сражение национальных движений против жестокого имперского режима за свободу и самоопределение.

Формируется и набирает очки «новая имперская история» (в Литве яркий ее представитель – Дарюс Сталюнас), который занимается вопросами взаимоотношения имперского центра и местных элит, конкурентной борьбы различных национальных проектов, в целом, плоскую и одномерную картину противостояния заменяет на более комплексный и развернутый анализ взаимодействий и влияний.

Империю уже принято называть не «тюрьмой народов», а «инкубатором наций». Особенно это касается Австро-Венгерской империи, наследие которой вновь переоткрывается в пост-коммунистических странах. А «модель Габсбургов» рассматривается как действенная альтернатива для организации международного сотрудничества и совместных инициатив, которые берут свое вдохновение из имперской памяти. Наследие Габсбургов, символом для всего аутентичного, хорошего, красивого, и в первую очередь, европейского.

«Империя» как категориальная рамка предлагается и для описания характера нового мироустройства глобализации, как универсальный порядок, не знающий границ и пределов. В последнее время все чаще для интерпретации сущности Европейского Союза также прибегают к понятию империи, способствуя дальнейшей реабилитации данного понятия.

Кроме того, как пишет уже упоминавшийся литовский социолог Зенонас Норкус, империя рассматривается и как успешный пример сожительства многих стран внутри одного государства, который может дать ценные уроки для настоящих и будущих архитекторов объединенной Европы.

Но дисбаланс наиболее остро ощущается по нашу сторону границы Европейского Союза, среди тех, кому отказано в праве быть «полноценными» европейцами. В паре десятках километров на юг от Вильнюса возвышается символическая стена, которая отделяет мир демократии, порядка и европейских ценностей от «царства тьмы».

И упираться носом в эту бетонную стену для белорусов очень обидно. По крайней мере, когда мы говорим об идее Империи, то там нет этой стены, отделяющей цивилизованный Запад от резервации диких и непросвещенных индейцев. Общее прошлое и общее будущее – вот что в ней привлекает.

- Есть ли, по-Вашему, силы, культивирующие в разных странах подобную ностальгию по империи – в Литве, в Беларуси?

- Я не особо верю в теории заговора. Естественно, есть люди, у которых есть свои интересы. Они могут объединяться и вместе отстаивать интересы собственной корпорации. Но видеть в социальной и политической жизни лишь злую волю таинственных организаций – это смотреть на мир через тёмные очки, которые убивают обилие красок и множество полутонов. Тайные ордена, масоны и сионисты, ЦРУ и агенты Москвы – они все делают нашу жизнь насыщеннее, заставляя выискивать везде скрытый смысл, вызывая озноб по коже.

Но мне кажется, что жизнь устроена банальнее. Поэтому я вижу множество людей, которые с горечью вспоминают «величие» СССР, я вижу историков и социологов, которые увидели в Империи красивую идею, которая бы придала новый и изысканный смысл их работам. Но зловещими планами по ликвидации национальных государств здесь и не пахнет. Просто осмыслять реальность можно разными путями, и порою нам совершенно непривычными.

Источник
Строго запрещено копировать и распространять информацию, представленную на DELFI.lt, в электронных и традиционных СМИ в любом виде без официального разрешения, а если разрешение получено, необходимо указать источник – Delfi.
ru.DELFI.lt
Оставить комментарий Читать комментарии
Поделиться
Комментарии