В понедельник вечером официальный представитель МИД России Мария Захарова заявила, что таким образом Россия ответила на высылку 11 октября из Польши российского ученого-историка.
Вероятно, имеется в виду профессор Новосибирского государственного технического университета Дмитрий Карнаухов, которого в Польше заподозрили в связях с российской разведкой.
Русская служба Би-би-си связалась с Генриком Глебоцким и попросила его рассказать, как произошла его высылка и что она значит для ученого.
- Я приехал в Москву 14 ноября. Мне нужны были материалы на тему польско-российских отношений XIX-XX веков. Я уже 24 года посещаю российские архивы и написал несколько книг и несколько десятков статей. Они известны не только специалистам-историкам, я думаю, что другие люди тоже читали их.
С этого года я хотел начать новую тему, которая касается польского вопроса и судеб поляков в советское время. Польский культурный центр пригласил меня прочитать две лекции в Петербурге. Я приехал туда 21 ноября, провел там четыре дня и вернулся в Москву в пятницу вечером.
Когда я выходил из вагона, меня уже ждал патруль. Это были люди в форме, они проверили мои документы и попросили, чтобы я прошел с ними на вокзал. А там уже была другая команда. Никто из них не предъявил никаких документов, но они представились как сотрудники ФСБ.
Один из них держал камеру, на которую записывал все происходящее, а другой представил мне в письменном виде требования ФСБ. Я хочу подчеркнуть, что это были не требования какой-либо другой организации, МИДа или прокуратуры, а именно ФСБ.
Я, конечно, попросил их назвать точную причину того, почему я должен покинуть Россию через один день без права возвращения - так они сказали, и так говорилось в документе. Они отказались, сказав, что не уполномочены это делать, и потребовали, чтобы я расписался на этом документе.
Я ответил прямо, что половину жизни провел в такой же системе, и когда меня коммунистическая служба безопасности (Польской Народной Республики) задерживала в Польше, я старался ничего не подписывать. Я и теперь не буду ничего подписывать, пока здесь не будет представителя польского посольства.
Тогда сотрудники ФСБ расписались сами, это самое удивительное. Потом они разделили эту страницу на две части, подписи остались у них на руках, а мне передали текст этого сообщения. На нем стояло число - 21 ноября. Это был день, когда я приехал в Петербург, и уже в тот день было известно, что я буду читать лекцию про великий террор.
- Как вы думаете, почему они решили выслать именно вас?
- Я думаю, на то есть разные причины. Я уже очень долго работаю по моим темам в архивах и немного уже известен. Но я, конечно, не такой важный человек, как дипломат, и надо мной нет дипломатической крыши. Намного легче было выслать такого человека как я, чем любого дипломата или представителя какой-то официальной организации. Был бы большой скандал.
Ведь документ, который касался моего задержания и высылки, был датирован 21 ноября, а показали мне его лишь 24 ноября в ночь на субботу. Они не хотели скандала в присутствии польского консула в Санкт-Петербурге.
- Вам кто-нибудь помог в результате?
- Конечно, польское посольство связалось со мной через час-два, когда узнало обо всем. Они были на связи со мной, когда я уезжал из Российской Федерации.
А представителей ФСБ интересовало, смогу ли я найти билет на самолет или поезд, им надо было меня вышвырнуть за один день, их больше ничто не интересовало.
- Когда вы раньше работали в архивах, вы встречались с негативным отношением к вашей деятельности?
- Кроме разных намеков, серьезных затруднений не было. В архивах трудятся люди, которые занимаются научными исследованиями, а не политической борьбой.
Хотя у нас разные взгляды, но есть то, что всех историков объединяет: источники, которые надо исследовать. И во всем мире доступ к источникам - это право для различных научных исследователей.
И если кто-то это право нарушает, подчиняет его каким-то идеологическим и политическим целям или интересам, это надо считать нарушением и ограничением возможности исследований.
- Для вас теперь эти архивы закрыты?
- Я собирал материалы для нескольких книг, которые хотел закончить, и поэтому уже третий раз за год приезжал. Я не смог окончить свои архивные работы. Теперь есть формальный запрет, и уже окончательно нет возможности их окончить.
Это вопрос жизни, человек иногда работает много лет с одной книгой. И теперь получается, что какой-то анонимный, как в книге Франца Кафки, чиновник решает такой вопрос, лучше знает, чем мне заниматься, и чем не надо заниматься.
- Как,на ваш взгляд, в России теперь относятся к событиям тех лет?
- Это сложная тема. Даже во время моих лекций в Санкт-Петербурге меня об этом спрашивали. Это не мое наблюдение, люди, которые посещали мои лекции, замечали, что есть попытки реабилитации Иосифа Сталина. И я откровенно сказал, что я тоже со страхом это вижу, что это небезопасный процесс - попытка забыть все преступления, геноцид, массовые репрессии, массовые убийства людей.
Если мы забываем такое, то мы можем восстановить эту обстановку. Ведь суть великого террора, годовщину которого мы переживаем, это геноцид, массовые убийства по политическим, социальным и этническим признакам в мирное время. Это чрезвычайное явление, ведь большинство геноцидов происходило во время войны.
А здесь в 1930-е годы можно было убивать людей сотнями тысяч по приказанию государства. Эти страшные приговоры были утверждены официальными органами, службами, и никто за это не ответил. А люди, которые были палачами, до сих пор считаются основателями советских спецслужб, которым можно мраморные доски на стенах домов устанавливать.
Я думаю, что моя история не такая уж важная. Конечно для меня это, откровенно говоря, пусть и маленькая, но личная трагедия. Но я думаю, что самый сложный вопрос - это условия работы моих российских коллег. И не столько в Москве и Петербурге, сколько в провинции, в глубинке.
Там не только проблемы с доступом к архивам, там даже были попытки репрессировать - увольнять и отдавать под суд тех, кто хотел писать о фактах, только о фактах того, что происходило 80 лет назад.
И это самое грустное и опасное. Намного более опасное, чем высылка такого "мракобеса" как я.
