Будущий президент России Борис Ельцин, на тот момент — Председатель Верховного Совета РСФСР, назвал это путчем и повел людей на баррикады. В Москву вошли танки…
А белорусы тем временем вели очередную битву за урожай и смотрели по телевизору балет Чайковского «Лебединое озеро».
О событиях тех дней в интервью интернет-газете Naviny.by вспоминает бывший комсомольский вождь, а ныне — политолог и осужденный без лишения свободы фигурант уголовного дела «19 декабря» Александр Федута.
— Александр Иосифович, для начала уточним Ваш статус на август 1991 года.
— Я был секретарем Центрального Комитета Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Белоруссии. По той иерархии я считался пятым секретарем и курировал школы и вузы.
— И некогда классический вопрос, который после провала ГКЧП задавался очень серьезно: где вы были и что делали 19 августа 1991 года?
— Я не только помню, где был в тот день, но и что делал. 19-го был понедельник. На этот день у меня в планах был вопрос о командировке в Барановичи. Жил я в однокомнатной квартире на проспекте «газеты «Известия» в Минске, вся моя мебель состояла из старого кухонного стола, нескольких табуреток и раскладушки. Телевизора не было, радиоточку я не любил, а потому проснулся по будильнику. На автобусе доехал до Немиги и пешком добрался до здания ЦК ЛКСМБ на улице Карла Маркса, 40. На пятом этаже меня встретил заведующий орготдела Вячеслав Степуро, который задал вопрос: «А ты еще на свободе?». Человеку, который не слушал радио, не смотрел телевизор и не знает, что вся страна уже «затоплена» «Лебединым озером», трудно было понять такую шутку. На вопрос я ответил вопросом: «А за что меня должны арестовать?». И услышал: мол, там Горбачева арестовали, мы думали, что и тебя… Поскольку стаж работы освобожденным комсомольским функционером у Вячеслава Викентьевича Степуро был таков, как у меня общий комсомольский стаж, я понял: произнести фразу, что генсека ЦК КПСС арестовали, он мог только в том случае, если это действительно произошло.
Степуро был первым человеком, от которого я услышал про ГКЧП. Первый секретарь ЦК комсомола Алексей Кривденко был в отпуске, а он еще был и членом бюро ЦК компартии, а потому я пошел ко второму секретарю Вячеславу Осипенко. В его кабинете уже толпились люди. Выяснилось, что Степуро не шутил — Горбачев арестован. Что-то надо делать, но непонятно что. Было некое состояние транса: нам никто не звонит, ничего не говорят.
Посовещались — и, кажется, Осипенко, он исполнял обязанности первого секретаря, — сказал моему другу, ровеснику и коллеге Валерию Воронецкому, ныне он небезызвестный заместитель министра иностранных дел: «Валера, съезди в Дом печати, поговори с редакторами, чтоб никуда не вляпались». Воронецкий отвечал за идеологию и под ним, что называется, ходили две газеты — «Знамя Юности» и «Чырвоная змена». «Чырвонку» тогда редактировал будущий председатель Госкомпечати и будущий посол в Чехии Владимир Бельский. Разговор с ним прошел нормально, без эксцессов. Паша Воробьев, известный деятель нынешнего союза писателей Чергинца, а тогда — главный редактор «Знаменки», сказал: да-да, конечно, и во вторник газета вышла как в ни чем ни бывало. Но следующий номер вышел уже с четким пониманием новой политической конъюнктуры. Ну, а поскольку господин Воробьев решил подстраховаться, то попросил выдать ему какую-нибудь бумажку. И ему выдали бумажку примерно такого содержания: «В связи с такими-то распоряжениями просим соблюдать спокойствие и порядок, не предпринимать никаких чрезвычайных мер». На основании этой бумажки потом ЦК комсомола и прихлопнули, но это была особая история. Правда, как выяснилось, парламент был такого качества, что даже прихлопнуть толком не мог, да и прихлопывали, не разбираясь, что и как.
— Неужто от компартии, как от главного рулевого в республике, в те тревожные дни никаких распоряжений комсомолу не поступало?
— Ничего. Компартия… Если бы моя фамилия была Липкович, я бы сказал вежливо — компартия ох…, но моя фамилия Федута. В компартии был паралич, все ждали: что-нибудь непременно произойдет, и произойдет без них. Никто никаких распоряжений не давал. Может быть, Осипенко получал какие-нибудь указания, в чем я лично сомневаюсь. Если бы была попытка хоть каких-нибудь указаний, если бы здание ЦК КПБ шевелилось и подавало признаки жизни, то из отпуска срочно бы вернулся Кривденко. Он все-таки был членом бюро ЦК КПБ. А поскольку никто не шевелился, то Алексей Александрович спокойно догуливал отпуск.
— Получается, единственной точкой кипения был белорусский парламент, где немногочисленная фракция БНФ ставила на уши коммунистическое большинство? А в остальном…
— «Снова замерло все до рассвета».
— В ожидании, кто кого победит в Москве?
— Да. Поэтому каждый старался заниматься своими текущими делами. Я, например, как и планировал, поехал в командировку в Барановичи, в лагерь комсомольского актива старшеклассников. Во вторник, 20 августа, был там, и мне под страшным секретом показали видеозапись событий в Москве, сделанную в одной из барановичских первичек со спутниковой тарелки. Запомнился сюжет, где женщина кричит на танк. Поскольку было неизвестно, сколько все это продлится, я посоветовал первому секретарю Барановичского горкома комсомола Саше Бужаку спрятать эту пленку, а то, «не дай Бог, посадят». Ну а 21 августа балет ГКЧП закончился.
— И начались не менее интересные события. В постпутчевские дни чем жил белорусский комсомол? К слову, сколько членов тогда в рядах ЛКСМБ числилось?
— Было порядка 800 тысяч комсомольцев. После перерегистрации в апреле 1992 года свое членство подтвердили 70 тысяч человек. Это было много, колоссальная цифра, но это были уже члены преемника ЛКСМБ — Союза молодежи Беларуси.
Как мы жили? В конце недели, была суббота 24 августа, собрался парламент. Я шел к зданию ЦК, на ступеньках которого сидели и курили двое молодых людей бомжатского вида. Я на них посмотрел с подозрением, поскольку напряг был очень большой, — все, что можно было крикнуть в адрес коммунистов, уже выкрикнули. Ожидать можно было всего. И вот один из парней говорит мне: «Все в порядке, Александр Иосифович, проходите». Будь я Липковичем, я опять бы употребил соответствующую терминологию, но поскольку я Федута, то могу сказать, что я обалдел. И только потом я понял, что эти парни были совсем не бомжами, — им выдали фотографии всех ответственных сотрудников, которых они должны были защищать при необходимости. А потом, сидя в здании ЦК ЛКСМБ перед телевизором, я в прямом эфире смотрел трансляцию из парламента, где с трибуны стащили первого секретаря ЦК КПБ Малофеева, а компартию прихлопнули.
— Официально это случилось 25 августа, когда было принято решение Верховного Совета о приостановлении деятельности КПБ-КПСС. Активный участник тех событий депутат Сергей Наумчик в книге «Сем гадоў Адраджэння» вспоминает, что вождя белорусской компартии Малофеева выгнали из кабинета, а здание ЦК опечатали. А что происходило с возглавляемым ЛКСМБ?
— Нет, нас из кабинетов не выкидывали. Дело в том, что, когда депутаты обсуждали вопрос партийной собственности, про комсомол вспомнил мой будущий друг Валентин Голубев. Жизнь — штука смешная… Валентин Федорович выскочил к микрофону и сообщил: мол, мы забыли про комсомол, давайте и их... А парламент был сумасшедший в доску, действовал, не приходя в сознание после перепуга от поражения ГКЧПистов, большинство ведь было коммунистическим, а потому прихлопнули нас не совсем, что называется, только лапу прищемили. Белорусского комсомола касался только четвертый пункт постановления ВС, где речь шла о собственности ЦК ЛКСМБ. Проще говоря, на собственность и счета наложили аресты, а деятельность не приостанавливали.
Но самое страшное началось в понедельник. Кривденко вернулся из отпуска, надо было разбираться в ситуации: деятельность не приостановлена, а счета заморожены. Проблемы из-за этого решения начались у меня. Я отвечал за учащихся и курировал стройотряды. В этот момент за пределами Беларуси находилось пять тысяч студентов и четыре тысячи старшеклассников. У них через неделю начинался учебный год, и чтобы их вернуть на родину, надо было с наших счетов оплатить им билеты назад. Была истерика по всей стране! Телефон у меня не умолкал.
— Веселенькая ситуация: компартию «опечатали», куда бежать, кому кричать…
— Было совсем не смешно. Общее состояние было стрессовое… Мне 26 лет, ты понимаешь, что могут подловить и пристукнуть…
— А от кого исходила угроза?
— Не знаю. Понимаете, было решено срочно созвать пленум ЦК комсомола, мне нужно было написать доклад. Сижу в своем кабинете ночью, пишу, а под окном — факельное шествие. Мое окно выходило на здание ЦК КПБ, а вокруг этого здания — люди с факелами. Потом вышел на улицу, вижу — гроб несут. Спросил, кто умер, а мне отвечают: «Дементей»...
— Председатель Верховного Совета Дементей просто ушел в отставку, «хоронили» его символически…
— Понятно, но шок был натуральный, такие шуточки были у господ демократов. Стресс был у всех, поэтому стрессовое состояние, которое было после 19 декабря 2010 года, мне было знакомо после 19 августа 1991 года. Только тогда не арестовывали.
— И в воздухе зависла проблема с возвращением девяти тысяч белорусских ребят?
— Да. И я побежал в парламент в комиссию по делам молодежи. А комиссию возглавлял большой демократ, бывший воин-афганец и инструктор ЦК комсомола Валера Курдюков, которого выбрали народным депутатом с подачи Лидского горкома комсомола, за которого бегали и агитировали школьники. А его заместителем был школьный учитель из Гродненской области, как и я, Анатолий Лебедько, выдвигавшийся от Ошмянского райкома комсомола. А секретарь комиссии — Виктор Кучинский поддержанный Кобринским горкомом комсомола. Прибегаю в эту комиссию, помнится, Кучинского не было, сидят Курдюков и Лебедько, разговаривают со мной доброжелательно. Я им про ситуации с девятью тысячами ребят, а мне вопрос: «А вы знали про ГКЧП?». Я им про проблему со школьниками и студентами, которых надо срочно вернуть, а счета арестованы. А мне… «Ну, не знаю, — говорит Толик Лебедько, — вы ведь ленинский коммунистический…» Я просто ошалел. Курдюков улыбается, он тогда чуть ли не бэнээфовцем был, сейчас где-то в МИДовских структурах служит. Собрали комиссию, народу было много, но за то, чтобы разморозить счета и оплатить билеты, проголосовали бывший секретарь ЦК комсомола ныне покойный Владимир Владимирович Кудлаш и дедушка ветеран от ветеранской организации. Оля Голубович, была такая журналистка, горячо выступила против. А председатель парламентской комиссии Курдюков воздержался. Вот такая ситуация, объясняющая, как люди оказываются в тех либо иных лагерях.
— А как молодежь на родину вернули?
— Если бы пил тогда, то трезвым в ЦК не вернулся бы. Я не знал, что делать. А тут Кривденко вручает мне телеграмму председателя комиссии по законодательству ВС Дмитрия Булахова о том, что наша деятельность не приостановлена, и на зарплату и командировочные расходы деньги со счетов можно снимать. А билеты — это командировочные расходы. Так проблема и решилась.
— Говорят, в первые недели после поражения путчистов много, извините, всякой дури творилось в наших краях.
— Я много тогда ездил по республике и много наслышался интересного. Мне рассказывали, как секретаря Шумилинского райкома комсомола, поехавшего на юбилей к теще, местные демократы ночью вытащили из постели и повезли опечатывать его кабинет. Вскрыли сейф и нашли в нем: знамя районной комсомольской организации, печать, ведомости по уплате членских взносов и членские карточки. Наверное, они хотели получить доказательство, что райком комсомола непосредственно выполнял приказы маршала Язова, да прокол случился.
Тома Дриленок, сейчас она председатель Лиозненского райсовета, а тогда —первый секретарь райкома комсомола, поведала еще одну историю. Директор одной из школ, бывший партийный функционер, выгнанный за пьянку, на линейке 1 сентября лично бегал и срывал с детей пионерские галстуки и комсомольские значки. При этом он кричал: «Идиоты, что вы делаете, вас всех посадят!». Я иногда своим друзьям-оппозиционерам, которые в то время были кто депутатом, кто помощником депутата, такие вещи рассказываю. Они густо краснеют и говорят, мол, были перегибы на местах. Я их не осуждаю, они этого не хотели, но та атмосфера нервозности была закономерной. Она была следствием многолетнего идеологического давления, которое шло из здания ЦК КПБ и люди на местах просто мстили за собственный страх, разбитую карьеру и неудачи. А отзывалось это все на тех, кто был ближе, как этот несчастный секретарь Шумилинского райкома комсомола.
— Александр Иосифович, после путча и разгрома КПСС московские демократы безуспешно искали золото партии. Так и не нашли. Золото белорусских коммунистов никто и не думал искать, все работали на центр. Но если говорить о собственности, то чем был богат белорусский комсомол?
— ЦК ЛКСМБ имел в своей собственности здание на улице Карла Маркса, 40 и здание обкома комсомола в Бресте. Больше недвижимости не было, все остальные структуры находились на партийных площадях. Поэтому с 1 января 1992 года всех комсомольцев из этих кабинетов начали выкидывать. Был пакет акций в белорусской туристической компании «Спутник» и пакет акций санатория «Юность», имелся статус учредителя в четырех газетах («Знаменка», «Чырвонка», «Пiянер Беларусi» и «Зорька») и в трех журналах («Вяселка», «Бярозка» и «Маладосць»).
— На жизнь хватало?
— Долгое время комсомол был бездотационной организацией. Правда, в 1991 году мы уже не сводили концы с концами, а 1992 год стал годом полного краха, поскольку все СМИ требовали огромных дотаций. Когда я стал первым секретарем ЦК Союза молодежи Беларуси, стало понятно, что эти славные издания нас финансово съедят. В разных вариантах пришлось от них отказываться.
— Была такая легенда, что партийные функционеры на комсомоле откатывали создание прибыльных бизнес-структур. Не секрет, что некоторые партийные деятели довольно быстро освоили кресла руководителей банков и прочих предприятий. Что Вы можете об этом рассказать?
— Я помню, что была создана республиканская ассоциация молодежных предприятий и объединений. Это была структура юридических самостоятельных лиц, которые большей частью до событий августа 1991 года стали независимыми. Их связывало с комсомолом только право аренды в виде части уставного капитала. Но после того, как мы потеряли помещения, от нас все убежали. Какие там могли быть деньги!
Была, правда, попытка создания по московскому примеру фонда молодежного сотрудничества, куда ушли Кривденко, Осипенко и другие бывшие комсомольские функционеры. Но судьба этой структуры мне неизвестна. Могу сказать, что когда мы начали разбираться, кто и как сидит в здании бывшего ЦК ЛКСМБ, и начали задавать вопросы, мягко говоря, «щемить», — за них тут же вступились одновременно и представители власти, и оппозиции.
Вспоминается заявление председателя комитета по делам молодежи господина Подгайного о том, что комсомольскую собственность пора национализировать. Речь шла именно о здании на Карла Маркса, на которое все документы были в полном порядке. Это заявление неожиданно поддержала и оппозиция. Оказывается, финансовые вопросы объединяют совершенно разных людей. Я писал об этом в своей книге, что стало поводом придать делу политический резонанс, и я ушел в команду Лукашенко.
— Но это уже совсем другая история?
— Да, это совсем другая история, за нее меня бьют до сих пор.