Впрочем, крестьяне, как правило, являлись «рядовыми» всех этих войн и конфликтов. Горожане по-своему верно хранили интересы своей юрисдикции или корпорации. И если шляхетские и магнатские баталии «почти» ушли в прошлое, то корпоративные войны не редки и сегодня.

Городские корпорации-цеха были распространены по всей Европе. Достаточно закрытые системы, впрочем, весьма чутко относились к своим правам, и нарушения этих прав всегда были чреваты самыми нежелательными последствиями. Одной из старейших виленских корпораций было кушнерское братство – братство скорняков. Некоторые свои права оно получило еще при Сигизмунде Старом (в 1538 г.). Впоследствии многие из прав подтверждались и расширялись последующими королями. Так простая потребность собрания братчиков - распитие хмельных напитков, постепенно превратилась в неплохую статью дохода. 

Поначалу Великие князья признавали важное социальное и религиозное значение собраний в праздники и связанное с ними совместное распитие меда. Однако производство алкоголя государство всегда старалось обложить налогом, поэтому скорняки поначалу просили разрешение на закупку крупных партий меда. Затем последовало разрешение на производство из этого меда алкоголя, не облагаемого налогом (так сказать, для внутреннего пользования), ну а уж потом пришло и право на продажу «излишков», но исключительно по праздникам. Попутно увеличивалось и количество праздничных дней. В результате скорняки получили право на распитие (продажу) медов беспошлинно шесть раз в год. И каждый праздник продолжался по три дня (естественно, подобных привилегий добивались и другие корпорации. А во всей этой ситуации особенно предавался печали цех солодовников. Но у виленских солодовников были и другие проблемы: постоянно их монопольные права нарушали представители кагала да и просто окрестные жители, торговавшие с телег в разнос.

С особой бдительностью представители корпораций следили за хождением «своих» товаров в городе. Если с кустарями борьба шла достаточно успешно – их старательно отлавливали, товар отнимали, а самих часто заключали в тюрьму (магистрат тут, как правило, был на стороне цехов), то вот борьба со «смежными» цехами принимала характер долгой и дорогой войны. Зачастую самой большой проблемой было просто определение товара. Так оружейники вели долгую войну со слесарями, цирюльники и банщики с хирургами.

В 1666 году купец Качановский продал своему коллеге двадцать пар сапог. Партия не слишком большая, но цех сапожников счел себя уязвленным. Злосчастные сапоги подверглись аресту, а сапожники обратились в магистрат с требованием запретить купцам торговать «их» товаром. Может, и удалось бы в этой борьбе победить, только оппоненты оказались корпорацией весьма сильной. Купечество обладало поистине бесценным опытом не только во внутригородских тяжбах, но и обладало несколько большими финансовыми и административными возможностями. Да и корпоративный дух был у купцов развит как мало у кого. Реквизицию товара у коллеги они приняли как вызов, а на обращение сапожников в магистрат ответили немедленно. Свой ответ сапожникам они сформулировали предельно жестко: претензии сапожников являются вздорными, а их ссылки на привилегии не серьезны. Более того, по мнению купцов, сами привилегии сапожников, их права, требуют пересмотра.

Сапожники составили соответствующий протест. Долго, и достаточно логично поверенные цеха излагали всю историю своих привилегий, а так же пытались объяснить купцам какой вред и обществу, и городу наносит их своеволие. Наконец, апелляция к магистрату приобрела и формы наиболее распространенные во все времена: «мы платим налоги и имеем права». В отношении реквизированного товара, предлагалось пустить его на нужды благотворительности. Ну а если уж купцам так хочется торговать сапогами, то милости просим записываться в цех, со всеми вытекающими последствиями. Это уже звучало как обычное издевательство.

Купцы привычно ответили протестом на протест. В ход пошли совершенно незатейливые способы юридической практики: купцы соглашались, что у них и вправду нет привилегии на торговлю сапогами, но они вполне могут торговать различными предметами. То есть всем, что попадает под определение слова «artefactis». В вопросе налогов, купцы сообщили, что платят побольше, чем сапожники, а на издевательское предложение записываться в цех ответили не менее остроумно: поскольку сапожники держали отнятые сапоги вместе со своими цеховыми ценностями в храме, в своих претензиях к купцам они использовали формулировку «поставить на алтарь». Именно за нее и ухватился поверенный купцов - сапожники были представлены странными людьми, украшающими алтари обувью, а не свечами.

Споры купцов с сапожниками неожиданно взбудоражили и еще одну корпорацию. Виленские солодовники попытались изгнать купцов с хлебного рынка. Но не рассчитали своих сил. Вместо каких-то уступок со стороны купеческой корпорации, самим солодовникам пришлось объясняться и доказывать свою состоятельность как цеха. Претензии к ним были достаточно серьезные (и обоснованные). В этом цеху не было принято при занятии должности мастера выполнять показательную работу. Кроме того, качество продукции солодовников оставляло желать лучшего. Иными словами купцы предложили виленским солодовникам поучиться для начала работать у коллег из Данцига и Люблина, а уж потом заявлять какие-то права.

Тем временем процесс между сапожниками и купцами окончательно перешел в стадию полезную скорее юристам, нежели самим корпорациям. Состязание в остроумии с привлечением словарей для толкования тех или иных терминов прежних привилегий не приносило окончательной победы ни одной из сторон. Виновники неприязни – злосчастные сапоги ушли на второй план, и все реже вспоминались в полемике. Осталось лишь обоюдное раздражение и расходы на ведение процесса.

Корпоративные войны не всегда заканчивались вничью. К 18 веку проигравшие тяжбы цеха теряли права на целые виды деятельности, их представители стремительно нищали, а при попытках вести свою деятельность незаконно нарушителей ждала тюрьма.

Поделиться
Комментарии