Напоминание о жене и дочери – неслучайны. Супруга – литовка, дочь – полулитовка, полуеврейка. Автор романа, ставшего пьесой, «Вечный шах» (или «Ничья длится мгновение» - такое название и останется в репертуаре) – литовский писатель «еврейского происхождения» Ицхокас Мерас, режиссер спектакля – знаменитый московский литовец (или уже литовский москвич?) Миндаугас Карбаускис…
Признаюсь к своему стыду, несказанно удивился, узнав, что мэтр Мерас и живет, и творит. К сожалению, московские «толстые журналы» типа «Новый мир», «Иностранная литература» и «Дружба народов» ныне почти недоступны, а именно в них печатался и печатается, можно сказать, классик еврейско-литовской литературы. Только теперь уже не в обожаемом Вильнюсе, а в Израиле. Еще больше поразился – что роман-то был издан аж при советской власти, в далеком уже 1962-м году и на русском, и на литовском языках, и на идиш. Тогда, в разгар «оттепели», книга почему-то не вызвала не то что ажиотажа – даже мало-мальски серьезных откликов. Хотя «еврейская тема» будировалась.
Впрочем, быстренько была затерта, замылена. Эпохальное исследование Ильи Эренбурга и Василия Гроссманна о преступлениях немецких нацистов – уничтожение еврейского населения на территории бывшего СССР – так и не было издано, на стихотворение Евгения Евтушенко и роман Анатолия Кузнецова под одним названием «Бабий яр» обрушилась такая лавина ненависти власть предержащих и «простого» народа (заодно досталось и Дмитрию Шостаковичу, осмелившемуся сочинить музыку к стихам Евтушенко), что исключение Виктора Некрасова из Союза писателей за то, что он посмел протестовать против воздвигнутого в Бабьем яру уродливого памятника неким «интернациональным» жертвам фашизма, а потом строительства на этом месте стадиона, - уже не казалось чем-то сверхъестественным…
Сегодня, мне думается, интерес как к спектаклю Карбаускиса, так и к собственно первоисточнику Мераса возрастет. Увы, «еврейский вопрос» в России снова в ходу. При том, что по последним статистическим данным евреев в 146-миллионной стране осталось – 500 с чем-то там тысяч человек. Тем не менее, господа «русские патриоты», коих по-прежнему негласно поддерживают власть предержащие, все еще кричат о том, что во всех бедах несчастной России виноваты сплошь и исключительно евреи. Голоса истинных патриотов, истинных христиан, в том числе православных, для которых «нет эллина и иудея», не слышны. Может, теперь услышат?
Потому что, на мой взгляд, спектакль Карбаускиса, как и роман Мераса, не только о противостоянии еврейского духа богоненавистническому нацизму и шовинизму, но в первую очередь – о Мире. О том Мире, коий имел в виду великий старец Лев Толстой. Недаром же его роман означен как «Война и мир», т.е. – война и Мир людей, а не «мiр» как противопоставление боевым действиям…
Мир людей, живущих с Богом в душе и сердце – вне зависимости от того, как звать-величать эту высшую силу: вот, мне кажется, что исследовал Ицхокас Мерас и что столь тонко, пусть и в привычном ему несколько экзистенциальном стиле, деликатно и безпафосно воплотил на сцене Миндаугас Карбаускис.
Хочу напомнить, особенно молодым жителям Литвы, что роман «Вечный шах» был написан 30-летним жителем Вильнюса, журналистом и начинающим писателем, автором лишь нескольких рассказов. Роман во многом автобиографичный, отчего даже имена главных героев – это имена родственников Ицхокаса Мераса, его друзей и знакомых. И речь в нем, повторяю, не только и не столько о противостоянии на деревянной доске с резными фигурками коменданта Вильнюсского гетто Адольфа Шогера с талантливым юным еврейским шахматистом Исааком Липманом, а о куда большей проблеме.
Когда-то не только немецкие обыватели, «бюргеры», но и немецкие «интеллектуалы» утверждали, что «мы ничего не знали» о Холокосте, не знали о том, что творится на их же земле: Заксенхаузен, Берген-Бельзен, Дахау находились в Германии, а не только в Австрии, Польше, Чехии и Словакии, Румынии, Венгрии, Украине, Белоруссии, странах Балтии, Бухенвальд же – вообще рядом с городом Шиллера и Гете, рядом с Ваймаром. Впрочем, то же самое потом говорили поляки, которые уже в 1946-м устроили страшный погром пытавшихся возвратиться в разоренные гнезда немногих оставшихся в живых польских евреев (власти посмотрели на убийства несчастных, прошедших ужасы нацистских концлагерей, сквозь пальцы – об этом фильм Анджея Вайды).
И литовцы, списавшие еврейские погромы 1941-го, еще до прихода немцев на территорию Литвы, на справедливую месть «коммунякам» и «энкаведешникам», среди которых и вправду было немало людей «еврейской национальности», оправдывают себя. Украинцы, когда я спрашивал в Киеве, как доехать до Бабьего Яра, стыдливо опускали очи долу и тоже утверждали, что «там ничего не было» (хотя вокруг дьявольского котлована еще в конце 1960-х стояли крепенькие хаты, в которых наверняка жили те, кто все это видел – может, и поучаствовал заодно в зверском уничтожении безвинных).
Удобная позиция…
Только ведь были и другие… Несколько тысяч немецких женщин еще в 1940-м вышли на улицы городов германского райха в знак протеста против депортации их еврейских мужей, отцов их детей, в концлагеря (значит, на верную смерть). Король Дании после приказа гитлеровского гауляйтера всем евреям надеть желтые звезды на одежду вышел на улицу с такой же желтой звездой (и это на какое-то время приостановило «окончательное решение еврейского вопроса» в этом крошечном, но духовно огромном государстве).
Бесноватый дуче Муссолини в лицо заявил фюреру Великой Германии, что у него в Италии нет евреев, цыган, югославов, албанцев, греков и других – есть только итальянцы. Как не было их в Венгрии диктатора Хорти – только венгры, а евреев всеми правдами и неправдами пытались вывезти из страны почти до конца Второй Мировой войны («миссия Валленберга»). Даже диктатор Румынии маршал Антонеску лишь в 1944-м году сдался перед напором Гиммлера и все же включился в то самое «окончательное решение»…
А еще были такие, как голландская семья, три года прятавшая еврейскую семью в своем доме, чему мы обязаны появлению на свет изумительно-страшному свидетельству того, что происходило на нашем континенте – «Дневнику Анны Франк»… Как некий магнат, олигарх, буржуй и империалист, акула капитализма чистокровный немец Шиндлер, спасший от гибели несколько тысяч несчастных евреев… И не узнали бы мы о нем, если бы не великий фильм американского еврея, нашего современника Стивена Спилберга (свой «Шиндлер», как недавно узнал, был и в том самом Вильнюсом гетто, о коем повествует Ицхокас Мерас)…
Но были и совершенно безвестные, но чистые душой и сердцем люди, истинно избранники Всевышнего, которые, рискуя собственной жизнью и жизнью своих семей, спасали обреченных на смерть. В Израиле таких именуют «Праведниками мира», в их честь в Телль-Авиве создан целый Мемориал. Здесь можно прочитать имена и фамилии тысяч настоящих Героев планеты Земля. В том числе – очень многих литовцев!
Выдающийся московский театральный режиссер «литовско-еврейского происхождения» Кама Гинкас обязан своим пребыванием на этом свете именно таким литовцам. Смущенно рассказывал о том, как его семья прятала всю войну еврейских беженцев из Каунасского гетто замечательный актер, друг нашей семьи, атташе по культуре Посольства Литвы в России Юозас Будрайтис. Похожий рассказ недавно выслушал по российскому ТВ из уст великого дирижера Саулюса Сондецкиса. Старается не задевать эту тему, но несколько раз упоминал о подобном факте и мой тесть, в годы войны учитель в сельской школе, ныне еле сводящий концы с концами заслуженный пенсионер (на днях ему исполнилось 88 лет!) Йонас Ненартавичюс…
Вот об этом тоже – и роман Ицхокаса Мераса, и спектакль Миндаугаса Карбаускиса. Характерно, что Карбаускис в очередной раз показал (и доказал), что его не интересуют натурализм и документализм, он совершенно не стремится ни испугать, ни растрогать зрителя. Как и в одной из ранних своих работ («Долгий рождественский обед»), как и в снискавших ему международную славу постановках «Рассказ о семи повешенных» по Леониду Андрееву и «Рассказ о счастливой Москве», все еще считающийся молодым режиссер рассуждает о свободе выбора между жизнью и смертью.
По Карбаускису, стремление к творчеству, совесть, порядочность (понятия, увы, для нас уже почти реликтовые) зачастую пересиливают инстинкт самосохранения. Поэтому если в «Долгом обеде…» его герои были изначально обречены на гибель, то у главных действующих лиц «Ничьей» есть право выбора. И получается, что жизнь в гетто не мешает им быть внутренне свободными, а потому, выбирая смерть, они осознают, что существуют вещи более важные, чем их собственное биологическое существование.
Хочу напомнить вкратце биографию самого Ицхокаса Мераса. Ему было 9 лет, когда в 1941-м его родители были убиты литовскими антисемитами, а в Литву вошли германские войска. Мальчика укрыла и воспитала литовская крестьянская семья. Потом он встречался с теми немногими, кто выжил в Вильнюсском гетто, в Каунасском, в 1Х форте, в Поняряй. Об этом – роман, полный ветхозаветных мотивов, каждый их которых начинается словами «Авраам родил…». И дальше – идет рассказ про всех семерых детей Авраама сегодняшнего (вернее, - того, из 1941-го), завершающийся историей последнего сына, 17-летнего талантливого шахматиста Исаака, рассказывающего о своей любви к девочке Эстер цитатами из Песни песней.
Повторяю, в 1960-х в СССР литературы по Катастрофе (Холокосте) почти не было. Поэтому удивительно, что эта книга, в ткань которой писатель включал собственный трагический опыт, не стала Открытием. Сейчас ситуация во многом изменилась, о Холокосте написано, сказано, снято, вышло исследований (заодно и инсинуаций, и абсолютного вранья) столько, что история гибели семьи Авраама Липмана, описанная Ицхокасом Мерасом, уже вряд ли кому-то на что-то откроет глаза.
Я, наконец, достал и прочитал роман. За одну ночь. И долго не мог понять, как по такой книге можно было сделать спектакль. Спектакль, выходящий на какой-то иной уровень осмысления темы, которая, увы, уже исхожена, подчас исковеркана немалым количеством внешне похожих постановок о «несчастных евреях».
Единственное, что ощутил в полной мере: построение романа Мераса напрямую буквально просится выйти на сцену. Он полон не столько героями, сколько их голосами, кружевом этих голосов, перетекающим в некий поток сознания.
Нужен был гений Карбаускиса, чтобы все это передать. Характерно опять же, что все актеры у Карбаускиса здесь играют без грима. Нет ни кип (единственная – на голове Авраама), ни ермолок, ни жилеток с засунутыми подмышки руками, артисты не шепелявят и не картавят, не пляшут обязательный «Фрейлахс» («Семь сорок»), не поют псалмы или «Хава нагилу». Да и артистов меньше, чем… героев инсценировки.
Да, да, очередной изящный, но и преисполненный глубокого внутреннего смысла «трюк» Карбаускиса: пятеро актеров (совершенно потрясающая Нелли Уварова, «засветившаяся» в дурацких сериалах «Моя прекрасная няня» и «Солдаты», а здесь представшая истинно драматической актрисой, Дарья Семенова, Александр Доронин, Владислав Погиба и Тарас Епифанцев) играют… по несколько ролей каждый. В том числе детей Авраама: певицу Инну, погибшую только из-за того, что пыталась вынести из города и принести на тайную репетицию в гетто партитуру оперы «Жидовка» (композитор Фроманталь Галеви по либретто знаменитого Эжена Скриба, на советской сцене она шла, естественно, под другим названием – «Дочь кардинала»)… Рахиль, лишившуюся мужа и сына, поскольку задушила собственного ребенка, рожденного в результате опытов немецких врачей-извергов по искусственному оплодотворению… Недоучившегося философа Касриэла, повесившегося, ибо боялся, что не выдержит пыток и предаст будущих участников восстания в гетто… Так, скажем, Нелли Уварова играет Рахиль, но одновременно литовскую польку Марию Блажевску и Ону Климене…
Фантастически решил Карбаускис историю 9-летней Тойбеле, усыновленной литовской семьей и повешенной вместе с нею на главной площади Вильнюса. На сцене – ни виселиц, ни эсесовских рядов, ни овчарок, ни глазеющей толпы… Лишь - маленькая шубка с желтой звездой, сначала накинутая на спинку стула (и тогда вокруг нее хлопочут заботливые простые литовские крестьяне, приемные родители, просящие девочку – на литовском языке! – съесть еще ложечку: «за папу», «за маму»…), а потом эта же шубка висит высоко на гвоздике, вколоченном в пюпитр с нотами.
Главные роли – только у троих: Степан Морозов играет холеного красавца-коменданта гетто Шогера, Илья Исаев – оплывшего, замученного болью и любовью к детям, обреченным на смерть, Авраама, а юморного (в той-то ситуации!), глазастого, носатого шахматного гения Изю – только-только закончивший РАТИ (бывший ГИТИС) Дмитрий Кривошапов.
Карбаускис признался:
-Я намеренно пошел на то, чтобы, как и у Марка Захарова в эпохальном «Тевье-молочнике», где играли Евгений Леонов, Александр Абдулов, Татьяна Пельтцер (немка, между прочим) и другие русские артисты, у меня тоже не было бы ни одного актера-еврея. Тем больший эффект достигается…
И еще комментарий Миндаугаса, тот самый, о котором и речь в этих заметках:
-Меня больше всего «зацепила» в романе тема Выбора. Что каждый человек сам делает Выбор и создает свою Судьбу. В гетто, как я понял, это чувствовалось еще острее и жестче. И вот мне захотелось просто рассказать о таком основополагающем понятии в жизни любого человека, как Выбор. В спектакле я лишь задаю вопросы, а отвечать придется вам – каждому из вас, зрителей, человеков. Кстати, и поэтому я отошел от авторского финала. Мерас заканчивает роман на счастливой ноте, я – обрекаю всех на гибель…
Безусловно, Карбаускис остался верен себе и в том, чем удивлял еще в «Табакерке», у Олега Табакова, от которого ушел два года назад и с тех пор ничем себя не проявлял: действовать в камерном пространстве. Меня, хорошо знакомого с шахматными реалиями, поразило, как точно режиссер и художник Анна Федорова выстроили основную мизансцену: ряд шахматных столиков, за одним из которых и происходит фатальный матч Адольф Шогер-Липман Исаак, а вокруг - обитатели гетто и… мы, зрители.
Мы оказываемся максимально приближенными к героям, но не видим практически ничего, напоминающего о тяжелой жизни гетто. Разве что желтые звезды, пришитые к мужским пиджакам и женским кофтам. И еще – вот этот длинный стол с шахматными досками и ряд экранов-мольбертов с подвесными фигурками (так демонстрировались партии шахматистов на крупных международных турнирах, в том числе в Прибалтике во время войны, и в них выступали такие маэстро, как литовец Владас Микенас, эстонец Пауль Керес, даже латышский еврей, будущий тренер Михаила Таля, Александр Кобленц…
Почему-то советская власть, вернувшаяся на эти земли, их не тронула…). Любопытно для тех, кто понимает: в спектакле Карбаускиса на экране стоит позиция из знаменитой 7-й партии первого матча на звание чемпиона мира между двумя немецкими евреями Вильгельмом Стейницом и Эммануилом Ласкером, которую будущий второй чемпион мира, оказавшись в безнадежной ситуации, все же выиграл этюдными, единственно возможными ходами…
Квинтэссенция спектакля (и романа, конечно): выбор Исаака Липмана между тремя предложенными ему иезуитом Шогером вариантов (как в шахматах). Выигрывает Шогер – все гетто уничтожают. Выигрывает Исаак – ему даруется жизнь, но обитателей гетто, в том числе его семью, все равно расстреливают. Третий, казалось бы, самый оптимальный вариант: ничья. Тогда все остаются при своих. А там – будь что будет (тем более, что втихую, как и обычно подспудно, Карбаускис намекает, что где-то в недрах гетто готовится восстание).
И вот он – Выбор…
Почему я еще сказал, что Карбаускис намеренно ищет даже не одно подводное течение (как у Станиславского и Чехова), даже не два, а три и четыре… Потом что исподволь, ненавязчиво, опять же без надрыва и пафоса опровергает бытующую среди черносотенцев и юдофобов теорию: евреи чувствовали себя виноватыми, а потому безо всякого сопротивления шли а заклание…
Восстание в Варшавском гетто длилось дольше, чем сопротивлялась вся Польша гитлеровскому нашествию… Восстание в концлагере Собибор завершилось побегом более 100 заключенных (трое из них, выживших, сегодня свидетельствуют против украинского палача Ивана Демянюка, выродка, пошедшего на услужение к нацистам, на суде в Мюнхене)… Партизанский отряд, созданный бывшими советскими воинами-евреями, бежавшими из немецкого плена, и действовавший на территории Западной Белоруссии и юге Литвы, носивший название «Звезда Давида», наводил ужас на оккупантов: евреи в плен немцев и их прислужников не брали…
Ну, а как вел себя Израиль (и ведет) в многочисленных войнах с во много раз противостоящим противником (1948-й, 1956-й, 1967-й, 1973-й и по сегодняшний день) говорить не приходится: военные специалисты всего мира утверждают, что равных ЦАХАЛ (Армия обороны Израиля) – нет…
Так вот, повторяю, роман Ицхокаса Мераса заканчивается счастливо. Спектакль Миндаугаса Карбаусикса – на высочайшей траурной ноте. Исаак Липман отвергает предложение коменданта гетто завершить партию вничью. Абсурд? Нонсенс? Глупость? Безумие? Нет, и он сам, и его отец, старик Авраам, идут на гибель сознательно. Они сделали свой Выбор: Исаак побеждает Шогера! Но – идет на Голгофу вместе с соплеменниками…
Такую версию выдвигает Карбаускис. Но… Мы этого почти не видим, но – чувствуем, осязаем и, наконец, уверованы… Высший Судия – на стороне Авраама и его детей, его любимого Изи. Гетто поднимается и… уничтожает садиста Шогера, который эдак, мимоходом, с ехидной улбочкой, ведь предупредил Исаака, что при любом исходе их партии он все равно отправит на расстрел всех евреев гетто…
Да, мы с женой и дочкой выходили растерянными и потерянными… Давно я не читал и не видел ничего подобного… Да что я… Еще больше поразило, что уже на первых минутах спектакля половина зала заливалась слезами… И еще: как же радостно эта половина вздохнула, когда для Изи, уже трижды битого железной плетью за то, что пытался пронести своей Эстер маленький букетик, все мужчины гетто отдают ему по одной ромашке, невесть откуда принесенной… А выдохнут и снова захлебнутся слезами, когда погибает Инна с зажатой на груди партитурой той самой оперы «Жидовка»…
Не скрою, была и другая часть зала, которая осталась с сухими глазами, сидела, мрачно вглядываясь в происходящее, готовая встать и уйти, но понимавшая, что из этого Мира так вот просто уйти нельзя, что этот Мир – с нами и среди нас.
Магия Театра, магия Миндаугаса Карбаускиса…
Другого объяснения у меня нет…
