Начинается статья с выхода на подмостки: «Испытываю необходимость сказать, наконец, что это для меня такое – ощущать себя в России и Россию в себе». Гул, как говорится, затих… Впрочем, в данном случае некоторая выспренность простительна, ведь речь пойдёт о главном, о наболевшем – о том, как автор, заведуя литературной частью Русского драматического театра в Вильнюсе, ощущает себя в России.
И сходу выясняется, что автора от России тошнит.
«Русская жизнь – неотступная пытка. С короткими перерывами, перекурами для опричников – и обрывается она только заодно с жизнью. Пытка – наши дороги, жилконторы, вооруженные (от сапог до зубов) силы, суды, исправительные заведения, лечебницы и погосты».
Там дальше про обывателя, отождествляющего себя с палачом, про державного патриота, наслаждающегося тем, что его мордуют. Цитируется Мандельштам, написавший в 1913-ом году о России, что «она чудовищна, как броненосец в доках». Следует укор покойному президенту Рейгану, назвавшему, оказывается, не СССР, а Россию «империей зла». Нет, считает Ефремов. Не дотянул Рейган. Не империя, а инкубатор.
Инкубатор зла.
Пространство, где зло зарождается, размножается и черными тучами уходит гулять по миру. Мордор.
Рейган не дотянул, зато Ефремов поправил.
Как нам стать не русскими, не россиянами, но – землянами, спрашивает Ефремов. И отвечает: покаяться.
«Помнить, что не покаявшийся – вдвойне преступник. Что пользующийся плодами убийства сам сродни душегубу. Достойно ли именовать награбленное своим и удивляться, почему же Калининград так разительно не похож… да нет, не на Кёнигсберг, а на любой счастливый, нормальный город? Не германцам – нам это кровно необходимо: вернуть им отобранное, отсеченное, неусвоенное. Не будет ни удачи, ни счастья с бандитским уставом в чужой обители».
Вот, собственно, всё.
Там еще заключительный абзац – про рабов, отмечающих юбилей независимости, про холопов, обучающих других вольности, про нечисть, рассуждающую о чести. Но содержание исчерпывается призывом вернуть награбленное, всё остальное – декламация на котурнах.
Что тут можно сказать?
Можно только пожалеть Юру Ефремова.
Нет, правда. Испытываю дикое чувство неловкости за известного, уважаемого в Литве переводчика.
Это не просто злобная статья. Человек, в конце концов, имеет право ненавидеть свой народ, историю своей страны – тем более такой страны, как Россия. Человек имеет право ненавидеть своих родителей – такое тоже случается. Это, в общем-то, горе, личное горе. Но когда тот же человек начинает судиться со своими родителями из-за комнаты в коммуналке, это уже не горе, а сутяжничество. Здесь ноль героизма, полное отсутствие мессиджа для читателей. Никому не интересно знать, как плохо пахнут ваши старики-родители. Никому не интересно читать, как засрали они ту комнату, из-за которой вы с ними судитесь. Оставьте ваши подробности при себе. Сутяжники – некрасивы. Слушать их неловко, неприятно и тягостно.
Беда не в том, что статья злобная, а в том, что она с истерикой и душком-с. Витиеватая, плоская, умозрительная и с душком-с. На «Свободе» авторский текст сильно подчистили – и правильно, поскольку оригинальный вариант, доступный на сайте ru.DELFI.lt., ставит под вопрос профессиональную состоятельность автора. Один «смрадный нимб мнимой избранности» чего стоит. Такой вот «победительный шаг вглубь любимой трясины».
Вот именно.
Истерика, надрыв, экзальтация – это даже не прошлый, а позапрошлый век публицистики. Российские дороги вовсе не пытка, они просто запредельно длинные и плохие. Укоротить их можно, только укоротив государство – некоторые продвинутые умы к тому и склоняются, хотя, следуя данной логике, растущему подростку вместо надстраивания брюк надо подрубать ноги. Упования на европейский масштаб отдают фетишизмом: никакой гарантии, что в укороченной России перестанут воровать, перестанут строить плохо и архидорого, а начнут строить дешево и сердито, нет. В России воруют не потому, что она богатая и большая – есть страны и побогаче, и с большей протяженностью шоссейных дорог. В России воруют – и будут воровать с шиком – покуда государство не уйдёт из бизнеса. Отовсюду, откуда только возможно. А при нынешней власти оно всюду, где только можно, лезет либо в бизнес, либо в регуляторы бизнеса. Это реальная проблема.
И в жилконтору нынешнюю сходить не пытка – там стало сильно почище, и очереди рассосались. Там вам раздраженным голосом объяснят, почему бесконечно растут тарифы, но вы вряд ли поймёте. В Литве мы всё это проходили, только вместо подробных объяснений отвечали высокомерно и с торжеством: «Это вам не Советская власть». Вроде и приятная новость, но люди от таких слов холодели.
Вообще, человеку невротического склада (например, мне) посещение любых официальных присутствий даётся с большим трудом. После Кафки, жившего отнюдь не в России, тут ни прибавить, ни убавить. Но словом «пытка» люди, несущие в себе генетическую память о 37-ом годе, просто так не бросаются. Мы знаем, что оно означает. В отличие от многих других. Это знание делает нас в чём-то сильнее, в чём-то уязвимее людей с более благополучной историей. Это я про тех, кто действительно носит в себе историю своего народа.
Что до обывателя, то обличать его фобии просто глупо. Это, как говорила моя бабушка, мартышкин труд. Обыватель, как и бюрократ, водится не только в России. И в Литве, и в Германии, и в Америке их пруд пруди. А главное, у них у всех свои тараканы. С обывателем работают телевидение, учителя, церковь. Не знаю, как в Литве, но телевидение у нас омерзительное, школы избавлены от воспитательной функции, а в церковь ходят только на Пасху, и то не все. Фобии обывателей активно раздуваются верховной властью, пытающейся опереться на консервативное большинство в борьбе с подрастающим «креативным классом». Это опасно само по себе, поскольку фобии обывателей – это джин, который должен сидеть в бутылке. И вдвойне опасно в России, верховную власть в которой переняли выходцы из КГБ – организации, профессионально умеющей раздувать фобии, но не способной повелевать джинами.
А вы, Георгий Исаакович, умеете повелевать джинами? – Не похоже.
Надо совершенно не представлять себе степень сегодняшнего отторжения русского народа от русской власти, чтобы с таким пылом, с таким сладострастием актуализировать фобии вчерашнего дня. У нас реально другие проблемы. Прогрессирующая деградация систем пенсионного обеспечения, образования и здравоохранения, упадок промышленности, бегство капитала, утечка мозгов, дикое имущественное расслоение, «сланцевая революция», экологические проблемы, истощение природных ресурсов выносят в повестку следующего десятилетия вопрос сохранения русской нации и русского государства. Задача перехода от сырьевой экономики к высокотехнологичным отраслям знания оказалась невыполнимой для власти, профукавшей триллионы нефтегазовых долларов, привыкшей жить «на трубе» и видящей в «креативном классе» главного внутреннего врага. Такой власти поневоле приходится мириться с сохранением существующего статус-кво, с ролью сырьевого придатка мира (со всеми вытекающими для качества человеческого капитала следствиями), поскольку ни создать, ни поддержать атмосферу свободного творчества она не способна. А главное – в той атмосфере, без которой экономика знаний не вытанцовывается, сегодняшняя власть неконкурентоспособна. И она это знает.
Какие уж тут великодержавные амбиции, помилуйте. Сырьевому придатку не до амбиций. И обывателю нашему не до амбиций. Не до жиру, быть бы живу. Он с пугающей скоростью перерождается в сырьевого, совсем сырьевого обывателя, отнюдь не великодержавного. То есть становится именно тем, кем заклинает его стать Г. Ефремов: не русским, не россиянином, а общечеловеком-землянином.
И от мурла этого общечеловека-землянина стошнит и сдержанного британца, и терпеливого китайца, и флегматичного финна.
Если что и может примирить нас с нашей властью, забыть о нашем отчуждении от нее, так это статьи, подобные «Последней проверке». На месте Г. Ефремова я бы не обольщался жидкими аплодисментами литовских читателей и комплиментами его мужеству. Отправляя какую-никакую государственную должность в Литве (а Русский театр драмы вполне себе государственное учреждение), много мужества хулить Россию не требуется. Вот если бы автор призвал литовцев перестать быть литовцами, сынами Литвы, это было бы так же неумно, но, по крайней мере, до безумия смело.
Если бы автор, накануне саммита в Вильнюсе, отказал бы в праве на национальную идею не России, а Украине, это опять таки было бы не умно, но по крайней мере оригинально. А вот если бы он, призывая из Вильнюса вернуть немцам «награбленное», то есть Восточную Пруссию, дал бы себе хоть немного труда вспомнить о существовании в параллельном историческом пространстве ещё и Мемельского края, и Виленщины, - это было бы не так позорно и не так отвратительно, поскольку хоть какая-то логическая последовательность, хоть какие-то остатки честности проглядывались бы в его сутяжничестве.
Это – неблагородно. Вот самое мягкое определение, какое только приходит в голову. Говорить о Калининградской области «награбленное» - это неблагородно. Это не награбленное, а выгрызенное зубами, железом и кровью сердце юнкерства. Это завоеванная нечеловеческим напряжением сил родовая вотчина тех, кто изничтожил пруссов и куршей, топтал Жемайтию, железом и кровью объединял Германию, крушил Францию под Седаном, перемалывал миллионы войск Антанты под Верденом, на Марне, в Мазурских болотах, кто через двадцать лет после Версаля играючи завоевал всю Европу, а миллионы моих и моего оппонента родственников сжег в печах. Это – Возмездие, а не грабёж. Возмездие исторического масштаба, то есть Высший суд и Высшая справедливость. Оставив за собой Восточную Пруссию, русские кастрировали тевтонского монстра, и теперь он поёт тоненьким голоском Ангелы Меркель. Верните немцам Кёнигсберг – и поглядим, как скоро у нас нарисуется проблема Данцигского коридора… А впрочем, не нарисуется. Потому что русофобия русофобией, но инстинкт самосохранения сильнее. Как сказала хозяйка одного уютного коттеджа в Ниде, «немцы – не русские, с ними сильно не пошутишь»… Вот именно.
Конечно, Калининградская область проигрывает по сравнению со своими соседями. Но это, извините, не аргумент. Возможно, поляки с литовцами лучше хозяйничают на чужих землях – но даже поляки с литовцами не поспорят с тем, что немцы своей землёй распорядились бы лучше – и в Данциге, и в Восточной Пруссии, и в Мемеле, и в бывших своих курляндских да эстляндских поместьях. Немцы бы и на чужих землях навели образцовый Ordnung – вот только не спешат предлагать им свои земли ни эстонцы, ни латыши, ни литовцы. Выходит, существуют резоны поважнее Ordnung’a. Для всех, кроме Георгия Ефремова.
С чего бы такая прыть, хотелось бы знать.
Одновременно с «Поздней проверкой» на сайте ru.delfi.lt вышло большое интервью Георгия Ефремова, посвященное итогам его работы в Русском театре. Из интервью можно узнать, что в театре уже довольно долго вентилируется вопрос о постановке его пьесы «Сомнения о Войшелке». Не знаю, укрепит ли пламенный антирусский монолог моральный авторитет автора в глазах тех, кому положено решать данный вопрос – не знаю и не хочу знать. Очень хочется верить, что имел место не сознательный дуплет, а нечаянная срезка.
