Морозовас - фотожурналист, который награждался и в Литве и за ее пределами. Его снимки публикуют DELFI, The Guardian, NY Times, Der Spiegel, Al Jazeera и другие известные издания. Снятые им события на Майдане, сложенные в документальный фильм Winter on Fire, украинцы номинировали на "оскары".
- С какой целью фотографы делают документальные снимки о войне?
- Фотожурналисты на фронте или в зонах конфликтов фиксируют актуальные события, другие создают длинные рассказы о войне. Различные художники приезжают создавать свои проекты, поскольку каждый конфликт – полон эмоций. Для тихих антропологов зона войны – поле исследования, полигон для экспериментов.
Есть среди них и любители адреналина (их называют туристами-экстремалами), они просто любят риск. Война на самом деле "привлекает" различных людей – это место, куда можно убежать от своих проблем. Там никому не интересно, что ты за человек.
- Какие этические дилеммы у тебя возникали при документации военных зон?
- Я попадал в разные ситуации – военные давали оружие и заставляли воевать: "Понимаешь - они враги. Если ты нас поддерживаешь, почему не можешь взять оружие". Конечно же, я оружие никогда не брал, это было бы не профессионально, разу бы завершилась моя карьера журналиста.
В следующий раз я остался один на один с военнопленным. Он был закрыт в подвале, а меня военные оставили охранять его, поскольку сами уехали на срочную операцию. В Донецке сепаратисты хотели меня ограбить: посадили в машину, везли в неизвестном направлении. Но, к счастью, удалось с ними договориться. О таких ситуациях не написано ни в одном учебнике.
- Как ты защищаешься от физических и эмоциональных травм?
- От физических – бронежилет, шлем и здравый ум. Где опасно - иду, а где очень - думаю, стоит ли.
Выполненная домашняя работа, обдумывание ситуаций и предчувствие помогают справится с вызовами. Иногда неделями говорю с людьми, живу с военными, во время артиллерийского обстрела выбираю, где быть.
Эмоциональные переживания, конечно, самые сложные. На войне я не ищу правды и красоты. Я всегда веду внутренний диалог: если знаю, что за углом увижу мертвого военного или трагическую сцену, я думаю, что же я почувствую. Это помогает мне оставаться профессиональным наблюдателем, я документирую несчастья и несправедливость, которую несет война.
- Ты работал в Украине, Грузии, Турции, России, Чечне, Палестине. Как часто ты сталкиваешься с пропагандой?
- Да, я наблюдал, как работает пропаганда, как работают журналисты разных стран, которые по-разному видят или вынуждены иначе видеть те же события.
Пропаганда бывает очень разная. Многим хорошо известна обычная пропаганда, когда в силу политических оценок по-разному преподается интерпретация события или явления. Но есть и более сложные, не такие ясные формы пропаганды – скажем, страна, у которой есть определенные интересы в воюющем государстве, посылает своих журналистов работать лишь с одной воюющей стороной. Зритель видит репортажи, например, о повстанцах.
Он сам того не осознавая, начинает романтизировать эту сторону, отождествлять себя с такими мужчинами, как они. Он видит: военные воюют и после боя умываются, переживают потери, залечивают раны. О таких методах пропаганды все чаще говорят в мире.
- Как думаешь, являемся ли мы устойчивыми к пропаганде?
- Нет, события в Украине, кризис беженцев или даже события в Гарляве показали, что интеллектуалы и академики также попадаются на крючок пропаганды, начинают поддерживать ту или иную сторону, это вносит раскол в общество. Мы должны учиться и учить детей уже в школе защищаться от пропаганды, критически оценивать и проверять источники, шокирующие кадры – всегда все ставить под сомнения.
