Побывав на открытии лаборатории, корреспондент «Новых Известий» задал несколько вопросов Эймунтасу НEКРОШЮСУ по поводу его новой работы и общего ощущения перемен в театральном мире.

– Эймунтас, стало общим местом рассуждение о кризисе режиссерского театра, о том, что в режиссуре перестали появляться новые имена, а театральное искусство движется к катастрофе… Как вам кажется, мастер-классы, подобные вашему, могут помочь в решении этой проблемы?

– Знаете, я не очень люблю само это понятие «режиссерский театр». Да, последний век действительно был веком режиссеров, тут никуда не денешься. Но нам всем при этом надо помнить, что режиссура – профессия вторичная, производная. И поэтому надо быть скромнее. Фундамент всего – литература, которая мне вообще кажется главным из искусств. Кто-то считает таковым музыку… Может быть. Но для меня основа – литература. Всю жизнь завидовал людям, которые умеют писать книжки, сочинять истории… Гете, Данте, Шекспир, – огромный мир, и театр только его часть и его производная… Что же касается полезности мастер-классов. Наверное, надо спрашивать не меня, а молодых режиссеров: что они им дают? Мне мастер-классы очень полезны. Чужие молодые глаза, которые смотрят на твои репетиции, на твою работу, – они заставляют как-то подтянуться, посмотреть на себя со стороны, что-то переформулировать, что-то сформулировать впервые… Я много провожу мастер-классов в Европе, и рад российскому опыту. Благодарен Фонду Станиславского за это предложение. А тут еще сказали, что в Любимовке со времен Станиславского никто и никогда не репетировал… Мы – первые. Это здорово.

– Оставив в стороне конкретных студентов, хотела бы поинтересоваться: вы так легко пускаете на репетиции коллег, а потом «цитаты» из ваших спектаклей часто появляются на сцене еще до того, как сами спектакли появились… Вас это не учит осторожности? Как вы относитесь к распространенной практике «заимствования» сцен, образов, приемов?

– Это вы их вежливо назвали: «цитаты»… Я этого не понимаю. Правда, не понимаю такой практики «заимствований», хотя она сейчас очень распространилась. Причем, заметьте, распространилась именно в театре. Не представляю книгу, где были бы вставлены без кавычек куски из других авторов. А смотришь спектакль – одна сцена взята отсюда, другая – оттуда. Все вместе как конструктор из готовых чужих деталей. Мне кажется, это должно быть очень скучно так работать «на подборе». Там подсмотрел, тут утащил… На всех своих мастер-классах я повторяю молодым режиссерам: не бойтесь быть собой! Пусть корявое, несовершенное, но свое, чем грамотное, сделанное, но чужое. Человек должен жить своей жизнью, пусть нелегкой, а не чужой, пусть блестящей… Можно обмануть публику, которая не опознает «цитат», но ведь самого себя не обманешь. Когда удается что-то сделать свое – это такая катапульта для расширения души… А ведь, собственно, ради этого мы и работаем. Иначе – зачем? В театре становится интересно, когда не понимаешь, как сделано. По крайней мере мне интересно именно в эти моменты. Иногда смотришь вполне грамотные и даже успешные постановки, но они сделаны по знакомым лекалам. И – честно, – это скучновато. А иногда смотришь работы не прошумевшие, не сделавшие режиссеру имя. Спектакли, которым не повезло, их по каким-то причинам не заметили, но они тебя цепляют, потому что ты не понимаешь, как это сделано! Режиссер, может, работает где-то в глубинке и не сделал себе имени. Но он делает вещи, которые ты не можешь. И это производит сильное впечатление.

– Последние годы вы редко берете пьесы – библейская «Песнь песней», «Идиот» Достоевского, теперь «Божественная комедия» Данте…

– Почему-то стало скучно с пьесами… Может быть, потому что очень хорошо себе представляю, как их ставить, какие приемы использовать. А как ставить «Божественную комедию» – не знаю. И от этого возникает азарт. Ведь я всегда старался и стараюсь делать в профессии только то, что мне самому интересно. Это такой эгоизм, наверное. Но у меня так. Я и молодым советую – не думать о том, как и что получится, как это оценят. А работать для себя.

– Это хороший рецепт, когда ты – Эймунтас Някрошюс, и на твои спектакли будет стремиться публика по всему миру… А если это неизвестное имя и молодой режиссер и публике он окажется неинтересен?

– Наверное, плохо, когда ты не интересен другим. Но страшнее, когда ты неинтересен самому себе… Что касается публики… У меня было, когда однажды на «Гамлете» в зале было 20 человек… Неприятно. Но это надо перетерпеть. А потом были тысячные залы... Конечно, каждый сам выбирает, что ему важнее. Но, мне кажется, с самых первых шагов в профессии надо научиться верить себе, настаивать на собственном видении, а не «прогибаться» перед публикой или начальством.

По молодости я был очень категоричным. Помню, когда только начинал, то решил заменить в роли заслуженного актера, потому что он мне не подходил. Это был большой скандал. Сейчас понимаю, что меня могли уволить из театра, куда я только что пришел, и идти мне бы было некуда (в Вильнюсе тогда всего было три театра, и кто бы взял скандалиста-дебютанта)… Но я стоял на своем. Видимо, мне повезло с театральным начальством, оно приняло мою сторону. Умение стоять на своем – одно из важнейших качеств в нашей профессии.

– В следующем году отмечают 150-летие Станиславского, и я знаю, у Фонда Станиславского есть идея большого театрального фестиваля ваших работ, что мне кажется логичным. Есть ли у вас уже какие-то московские планы на следующую осень?

– Пока нет. Пока были только предварительные разговоры без каких-то конкретных деталей, названий, сроков. Предложение, конечно, очень лестное. И я всегда рад приездам в Москву, считаю ее – после стольких гитисовских лет учебы – почти родным городом.

Поделиться
Комментарии