Именно так названа и автобиография известного русского театрального педагога, режиссера Константина Станиславского. Лауреат престижной театральной премии «Золотая маска», художественный руководитель Центра драматургии и режиссуры Алексея Казанцева и Михаила Рощина, руководитель Партнерской лаборатории драматургии и режиссуры в Ясной Поляне, один из создателей фестиваля «Новая драма» (ныне - «Новая пьеса») и Фестиваля молодой драматургии «Любимовка», преподаватель ГИТИС‘а и Московской Школы кино Михаил Угаров: «Мы игнорируем закон, запрещающий нецензурную брань во время публичных выступлений, потому что он неконституционный, тут свобода слова нарушается. И не только мы, очень многие театры в Москве живут, как мы, игнорируя этот закон».
- Вы один из создателей Театр.dос. Это театр не государственный, не коммерческий, не зависимый. Как вообще возникла необходимость иметь свой театр, где можно быть собой?
- Случайно. Это было уже 14 лет назад. В Москве тогда создалась ситуация, что скопилось очень много актеров, которые никому не нужны, очень много режиссеров, которые тоже никому не нужны, и драматургов, которых никто не ставит. И мы стали думать о том, что все эти силы нужно использовать, этот ресурс. Нашли подвал и начали работу. Но когда мы начали работу, мы сразу очень умно поступили: мы поняли, что делать еще один театр в Москве - а в Москве 120 театров, если мы еще один театр создадим, то мы потеряемся среди всех. Значит, нужно находить специфику, нишу какую-то искать, тогда нужно быть особым театром. И мы попробовали эту технологию документального театра. Принцип был такой: документальный театр и театр современной пьесы. В этом театре никогда не может идти Чехов, Островский, Шекспир и прочие - это просто запрещено. Потому что 120 театров ставят это. Вот так и случилось.
- Трудно вот уже 14 лет быть на пульсе?
- Нет, не трудно. Потому что театр - он ведь сам живет, сам развивается. Я сейчас вот сижу в Вильнюсе, я художественный руководитель, и я руковожу дистанционно - письмами. Я не понимаю художественных руководителей, которые в театре с утра до вечера сидят в кабинете. Главное, чтобы у тебя люди работали, а не ты. И мне это удалось, поэтому не трудно абсолютно. Режиссеры какие-то новые приходят, вдруг новая открывается эстетика, и в эту сторону можно пойти.
- И как при некоммерческой деятельности выжить?
- Очень просто. Весь доход от спектакля выплачивается актерам, театр берет себе 15-20%. Но у нас очень низкий бюджет - постановочные средства, потому что эстетика театра, она вот такая, она заложена изначально. Это то, что называется «бедный театр». В этой эстетике очень интересно работать. И еще есть принцип, что почти во всех спектаклях актеры играют без костюмов - в чем ты пришел, в том и играешь, и это принцип, это не потому, что мы экономим деньги, а это специально. Отсутствие декораций - мы запретили декорации, мы много чего запретили, мы и музыку в спектакле запретили, потому что это всё - костыли и подставки, гораздо интереснее работать без этого. Когда-то был такой документ принят - манифест Ларса фон Триер «Догма», вот и у нас существует похожий документ, принят свой манифест, где все запреты, грим запрещен, ну и т.д.
- Современная драматургия полна нецензурной лексики. С 1 июля у вас вступили в силу поправки к закону о государственном языке, которые запрещают нецензурную брань во время публичных выступлений и т.д. Как вы соблюдаете этот закон?
- Мы его игнорируем. Во-первых, в каждом спектакле указывается возрастное ограничение, во-вторых, если там есть нецензурная лексика, всегда на афише об этом предупреждают. И если человек, видя это, все-таки идет, значит он берет на себя ответственность. Закон мы игнорируем, потому что он неконституционный, тут свобода слова нарушается. И не только мы, очень многие театры в Москве живут, как мы, игнорируя этот закон.
- 29 мая руководителя вашего театра Елену Гремину вызывали в прокуратуру, на нее оказывали давление, и теперь у вас проблемы с арендой помещений. Какая ситуация с вашим театром сегодня?
- Сейчас у нас уже третье помещение, потому что была проблема давления властей на арендодателей в первом помещении - мы переехали. И со вторым помещением, потому что мы выпустили спектакль «Болотное дело». Это такой очень громкий скандальный процесс, знаете, наверное, была провокация властей против абсолютно мирных людей. Это вызвало просто смешную реакцию властей. Я приехал в театр часа за три, и там стоит автобус, а в нем сидит ОМОН. Я подумал, что, наверное, что-то случилось, может, радиация... Эти придурки приехали к театру.
- Наверное, на спектакль.
- Да. Они нам сказали: не надо играть этот спектакль. А мы им сказали: а мы будем играть этот спектакль - до свидания. И они стояли во дворе весь спектакль. Видимо, они ждали митинга, я не знаю, чего они ждали, мятежа, а это спектакль. Сейчас у нас третье помещение, пока все тихо. У нас не очень много политических спектаклей, но они есть. Есть очень смешной спектакль, который называется «Берлуспутин», пьеса Дарио Фо, - это жуткая, едкая сатира на Путина. И нормально - он идет 4 года. А вот на «Болотном деле» нервы уже сдали у властей. Пока у нас нет в планах нового политического спектакля, но в России же жизнь такая, что каждую минуту повод есть. У нас был логотип, на котором было написано – «Театр, в котором не играют», сейчас прибавился второй лозунг – «Театр, который не боится», очень хорошо, мне нравится.
- Есть театры, которые боятся...
- Они боятся, потому что ведь это финансирование, они управляемые. А мы? Мы - не государственные, нас никто не может закрыть, некому закрыть. Поэтому мы свободно себя чувствуем.
- Вы дважды получали «Золотую маску» - за спектакль Пряжко «Жизнь удалась» и первую «Маску» за спектакль «Облом оff».
- Это вообще был мой дебют режиссерский – «Облом оff», а спустя время – «Жизнь удалась».
- А что для вас как для режиссера и драматурга дает сатисфакцию - премии, зрители, работа с актерами? Или этот автобус с омоновцами - и ты понимаешь, что вот оно творчество, оно пульсирует...
- Премии - нет. У Театра.dос уже 4 премии, кроме упомянутых, еще «Зажги мой огонь» и «Кислород» Вани Вырыпаева, он у нас же ставил, и это была первая «Золотая маска» Театра.dос. 4 национальные премии... Но это ничего не значит. Ну и что? - висят на стенке. А дает работа с актерами, зрители, и еще - чем больше власть на нас давит, тем больше прибавляется зрителей, т.е. в театр не попасть, нужно заранее регистрироваться - вот это дает, и, конечно, вот то, что вы говорите - автобус с ОМОНом... Ну, не знаю, я же вырос в обычном театре. Я никогда не знал, что за театр можно попасть в полицию, у меня и мысли такой не было, что обязательно в зале юристы должны быть. Если идет спектакль как «Болотное дело», у нас есть два юриста, которые сидят на всякий случай, адвокаты, и сразу начинается бой. У нас же есть религиозные фанатики, которые дважды на театр нападали, поэтому обязательно должны быть крепкие парни в зале, которые мгновенно отреагируют. И этим всем должен заниматься художественный руководитель. Я никогда не знал, что это входит в должность, а теперь я очень легко с этим управляюсь: крепкие парни? - пожалуйста, юристы? - пожалуйста. Я думаю, что редкий художественный руководитель этим занимается, а я занимаюсь.
- С 16 августа почти неделю вы вели мастер-класс в Русском драматическом театре с актерами нашего театра и из этой встречи в январе уже намечается премьера. Название этой премьеры - как у Станиславского – «Моя жизнь в искусстве». Это рабочее название или оно остается?
- Я думаю, остается.
- Михаил Юрьевич, вы используете метод вербатим, и Павел Пряжко в своей пьесе «Жизнь удалась» тоже его использует. Как бы вы определили этот метод? Чем он хорош и чем он труден автору пьесы?
- Я его использую очень редко, в основном я ставлю пьесы обычные, но иногда пробую. Он хорош тем, что на сцену приходит совершенно живая речь, так, как люди говорят на улице, где открывается очень много смыслов, потому что даже очень хорошая современная драматургия - это все равно литературный язык, это выстроенное автором предложение, а здесь мне нравится вот то, что у Пряжко. У меня спектакль знаменитый – «Жизнь удалась», там - безъязыкость улицы. Её очень трудно выразить, но когда это удается, это очень здорово. Это возвращает театр к жизни, от жизни к театру и обратно, потому что жизнь, конечно, интереснее театра и разнообразнее.
- Вопрос мой будет очень банальный, но все-таки: какой вам показалась наша труппа? Если можно, то без больших эпитетов, а так как есть. Ведь у вас острый педагогический взгляд.
- Вопрос! Ну, скажем так, нормально. У меня есть претензии и очень сильные, но не буду вам о них говорить, ведь вы все это напишете.
- Скажите ваши претензии, если мы не будем знать ваши претензии, мы не будем знать, чего нам не хватает.
- А вам этого не исправить. Главный недостаток - это государственный театр и постоянная труппа. Для меня это главное, а отсюда очень много тормозов идет, которые я не могу преодолеть. Например, люди не всё могут говорить друг при друге, потому что это коллектив, у них свои отношения, а я вмешался в эти отношения. Сейчас я всё время мучаюсь и мы придумываем с Георгием что делать. Потому что обычно люди, не связанные с труппой более открыты, свободнее идут на контакт, без оглядки, а здесь они всё время так друг на друга... Недостаток? Не думаю. Так есть, статус такой. Я же его не исправлю. Ведь мы специально с Георгием сказали, что участвуют те, кто хотят, кому интересно. Это я настаивал. Потому, что я не понимаю, когда я актер и меня по приказу назначили играть. А мне, допустим, не нравится, но я должен, приказ ведь висит. Я не знаю, я человек дикий, я таких вещей не понимаю. У нас в Театре.dос нет труппы, нет никаких приказов. Так труднее, конечно, работать, но в этом есть свои очень большие плюсы.
- Конечно, еще очень рано спрашивать про январскую премьеру, но всё же - каким будет этот спектакль «Моя жизнь в искусстве»?
- Понятия не имею. Мы здесь занялись таким жанром... Я все время объясняю Георгию - он, по молодости, хочет всё планировать, а я ему объясняю, что это не тот жанр, это абсолютно спонтанная вещь, здесь нельзя планировать. Вы знаете, как режиссеры-документалисты снимают свои фильмы? У них же нет сценария, они сначала снимают, а потом по снятому пишут сценарий, т.е. действуют наоборот, чем игровые режиссеры, у которых сначала сценарий, а потом съемки. Вот здесь та же история. Поэтому планировать можно, конечно, но только мой опыт говорит, что всё рухнет через две недели, весь твой план. Поэтому я не знаю. Тема мне кажется интересной – «Моя жизнь в искусстве», она же не только актеров волнует и людей театра. Я же предлагал пойти на улицу и поспрашивать любого человека - ваша жизнь в искусстве? И он расскажет - какой он первый фильм видел, какой спектакль... Он не будет рассказывать, как актеры, о профессии, он расскажет, как он живет с искусством, он ведь тоже живет с искусством, но только путём потребления этого искусства.
- Спасибо большое за беседу.
