Об этом рассказала народная артистка России Лия Ахеджакова, отвечая на вопросы читателей сайта «Эхо Москвы».
- Здравствуйте! Какое для Вас самое ожидаемое событие этого года и какое наибольшее разочарование прошедшего? Всего Вам наилучшего.
- Мне трудно, что самое лучшее было... Может быть, такая номинация «Ники»: «За честь и достоинство». Для меня слова «достоинство и честь» – очень высокие параметры, очень высокие. И то, что какой-то... не знаю, сколько это было народу, во всяком случае, академики «Ники» вдруг мне решили, хотя у нас достаточно людей в кинематографе, которые могут получить номинацию «За честь и достоинство». Но то, что в этом году меня выбрали – меня это очень тронуло, просто до слез.
А самое страшное событие в течение этого года – это убийство Бори Немцова, поскольку это очень сильный мощный знак, что начался совершенно новый отсчет времени.
И я совершенно не знаю, как в таком обществе, как я должна себя вести: стать осторожнее и спрятаться – или наоборот вести себя, чему соответствует честь и достоинство. Не знаю.
- Что вы думаете об увеличивающейся и насаждаемой роли РПЦ в жизни нашего общества? Является ли церковь носителем тех ценностей, которые действительно скрепят людей?
- Для меня церковь не совпадет с той ролью, которую... мои представления о храме, моя вера идут в полный разлад с той ролью, которую в данный момент присвоили себе иерархи церкви.
Меня поражает эта солидарность с властью и полное отсутствие милосердия, и то, что Пушкин писал «милость к падшим призывал». Полное отсутствие заповедей. Вот эта история с «Тангейзером», и вообще та облава, которая пошла на культуру, начиная с этой истории, начало этому всему положил митрополит, по-моему, который находится в Новосибирске.
И эта роль, по-моему, противопоказана церкви и вообще верующим людям. Называется это мракобесие.
- Лия Меджидовна, как отразилась на Вашей карьере (съёмках в кино, работе в театре и т.д.) Ваша активная гражданская позиция? Как отразились на отношениях внутри Вашего круга общения? Нонконформизм среди интеллигенции сегодня не в моде? Вообще они верят пропаганде или боятся?
- Я не согласна. И режиссеры, и актеры – в большинстве своем люди с такой же позицией, как у меня, с гражданской позицией. Просто не всех спрашивают, не все дают интервью и не все смогли высказаться, вот так бы я сформулировала.
У меня была возможность – даже не возможность... я не могла отступать, у меня не было выбора. Так сложилась моя жизнь, что мне приходится высказывать то, что я чувствую. И то, что я отвечала каким-то украинским каналам и украинским журналистам, и то, что я абсолютно искренне отвечала на вопросы замечательных наших российских журналистов – это сделало мою позицию абсолютно легальной. И конечно, это мне принесло очень много неприятностей, в том числе профессиональных. Это очень важно – в том числе профессиональных.
- Как вернуть нормальные отношения между двумя нашими народами? Что бы Вы посоветовали простым людям с той и другой стороны? Хочу, чтобы Вы знали, здесь, в Украине, мы слушаем и слышим Вас. Спасибо Вам за все, храни Вас Бог!
- Ой, спасибо! Спасибо за такие слова хочется сказать. Храни Бог Украину! Я очень болезненно воспринимаю то, что происходит на Украине. Мне кажется, в ближайшее время это невозможно поправить. Если все российские волонтеры, вся наша техника, все наши военные, если они там есть – а они там есть, я это знаю, потому что приезжают и приезжают люди и из Западной Украины, и из Донбасса, и есть какие-то встречи с ними, я от них узнаю... Пока мы не заберем оттуда последнего волонтера, который вмешивается в эти отношения Донбасса и – даже не знаю, как сказать – украинской национальной гвардии или украинского правительства, ничего поправить будет невозможно, будет Афганистан.
Нельзя допускать, чтобы туда вмешивались люди соседней страны. Нельзя. Тем более что эта соседняя страна ведет себя... как бы сказать... непорядочно. Это мягко сказано – непорядочно.
- Уважаемая Лия, скажите честно, когда было труднее – в советское время или сейчас?
- Не знаю. Понимаете, я была намного моложе, и все трудности ложились на плечи режиссеров, писателей, создателей, а я была исполнитель: моя хата с краю, ничего не знаю.
Было очень трудно тем, кто занимал мощную гражданскую позицию. Это страшно было. Сажали в тюрьмы, мало того, шли процессы, и более того, были психушки, была карательная медицина. Я очень этого боюсь, что если мы дальше будем скатываться в... что называется, закручивать начнут гайки, и как только просыпается интерес к генералиссимусу усатому – я даже это имя боюсь произносить – то появляется вот та самая дьявольщина, от которой, я думала, что мы ушли навсегда. Столько горя хлебнул наш народ, столько миллионов погибло в этих лагерях сталинских – ну как же так? Ох, ужас, ужас, что происходит!
- Уважаемая Лия Меджидовна! Низкий вам поклон. Вопрос: Как Вы поддерживаете себя, где черпаете ресурс, чтобы не потеряться в этом «безумном-безумном-безумном» мире?
- Когда как. Если вообще никуда не лезть и тихо сидеть на даче, и никто не знает, что ты думаешь – более того, не позволять себе думать не то, что нужно думать... «промолчи – попадешь в богачи», а потом: «промолчи, промолчи – попадешь в палачи»... Вот если помалкивать, и как у моего любимого Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, «годить» – тогда ничего, нормально, продукты какие-то есть, безработица конечно есть, и в России зарплату не платят, но на моем месте продержаться можно. Пенсию вроде пока платят, и что-то заработать я смогу, где-то еще будут брать, чтобы чуть-чуть заработать. Можно прожить.
Но если уже ты попал на заметку этим структурам, которые иногда оплачиваются, а иногда это просто волонтеры, которые должны давить инакомыслие, у которых разные задачи.
Некоторые называются «сопротивление родителей», при Кургиняне такие есть. Некоторые называются... я еще не расшифровала – НОД. Вот они следят, чтобы «пятая колонна» не высовывалась, особенно следят, чтобы артисты с этим клеймом «нацпредателей», «пятой колонны» не вышли на сцену их города. И так далее, и так далее – много есть вариантов, как можно удавить, как можно попридержать человека, которого кто-то назвал «нацпредателем». Это как «враг народа».
Трудно очень, я расстраиваюсь ужасно. Ужасно расстраиваюсь из-за того, что происходит этот последний год. Расстраиваюсь, потому что это еще и меня касается очень сильно. Как бы не кончилось запретом на профессию. Вот это меня расстраивает очень.
- Уважаемая Лия, Я Вас очень люблю как актрису, уважаю Ваше мнение. Знаю, что Вы не симпатизируете Путину. Но как Вы относитесь к тому, что большинство нашего народа его поддерживает? Неужели народ глупее части интеллигенции? И Вы не допускаете, что человек творческий, талантливый может плохо разбираться в вопросах политики? Когда я говорю «народ», я имею в виду людей, с которыми я общаюсь, которые меня окружают, моих близких, с которыми мы говорим на эти темы.
- Мне не хочется обижать никого. Хотя ай-яй-яй... читать надо больше. Надо читать русскую классику, надо читать книги, чтобы разобраться во всем этом. Я не хочу вас обижать. Это я так, я вспомнила цитату Фазиля Искандера, что бывают времена, когда люди принимают коллективную вонь за единство духа. А он мудрый человек, Фазиль Искандер. Потом эта знаменитая, потрясающая совершенно фраза Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина: «на патриотизм стали напирать – видать, проворовались, факт».
Слушайте, есть много, чего мы не знаем – и я, и вы – но один выход: культура, читайте русскую классику. Читайте хорошую журналистику. Обратитесь к истории. Разберетесь.
- Как Вы думаете, почему в настоящее время нет актеров, умеющих одинаково талантливо играть в разных амплуа (комедии, драмы, мелодрамы, героическое кино)? Дело в современных методах обучения актеров или просто недостаток талантов?
- Ой, нет, это неправда! Очень талантливые люди есть, очень! Я слежу за их судьбой. Но понимаете, вот так наша жизнь актерская устроена: если не засветиться в какой-то огромной роли, да чтобы еще в кино, чтобы уже все увидели... если ты трудишься в театре, если ты постепенно набираешь и набираешь в своей профессии, то отследить такого актера достаточно трудно. Более того, нужно быть очень заядлым театралом, чтобы отслеживать эти внутренние силы нашей культуры, нашего театра. Это трудно.
Конечно, когда человеку уже под 80, то все его знают и чествуют, и даже когда под 90 уходит Плисецкая, то уже и улицу ее именем назвать...
Но когда тебе 25-30, нужны очень мощные роли, чтобы все посмотрели эту картину. А знаете, не всегда массовый зритель умеет оценить шедевр – там, где шедевр, может, посмотрело очень мало людей. А человек сыграл так, что оставил о себе память. Да это может быть и в 25, и в 30 лет. Есть очень мощные актеры, поверьте мне. Поверьте мне. Есть мощные молодые режиссеры. Абсолютно молодые.
И вообще, наша культура – это неубиенно. В самые тяжелые времена такие шедевры являются миру! Ну что вы... В самое страшное время – наш великий русский авангард. В самое страшное время – Мандельштам, Мережковский, Ахматова, да и, что говорить, Блок. Ну что там – вы же все знаете.
- Лия Меджидовна, Вы много снимались в советских фильмах, которые жёстко цензурировались и в которых отчасти культивировалась и пропагандировалась советская власть. Вы были и, вероятно, остаётесь оппонентом коммунистической партии. Как для себя Вы это объясняли? Не было ли это по тем временам конформизмом? Как выбирали роли для себя? Какие критерии?
- Нет, вы знаете, я не снималась в тех фильмах, которые восхищались советской властью.
Не попалась. Я очень рано узнала про сталинские лагеря. Не буду рассказывать, это деталь моей биографии, я узнала лицом к лицу, что это такое. Очень рано. И я очень рано попала в дом Виктора Ефимовича Ардова, где бывала Ахматова, где бывал Бродский, молодой тогда еще, где такие разговоры шли! И Леша Баталов, его приемный сын, сын Нины Антоновны, его жены. И там была молодежь, и в том числе молодежь из «Современника». Это все роилось, и я такого наслушалась, и я так была информирована – нет, в это я попасть не могла.
Но в плохие фильмы, пока была молодая... знаете, бдительность мне часто отказывала.
Вот бдительность, бдительность – а жить не на что. Зарплата абсолютно нищенская всегда была. И я срывалась, очертя голову.
Но потом в моей жизни вдруг стали появляться большие режиссеры, и это меня выручало. Большие режиссеры никогда не продавались. Даже когда это было вполне приемлемым.
- Лия Меджидовна, Вы сыграли множество ролей второго плана, но при этом запомнились больше, чем главные герои фильмов. Это, безусловно, талант! Но роль второго плана - это неудача актёра или шанс на успех?
- Да нет, есть актеры, которые всю жизнь на втором плане сидят, а то и на третьем, а то и на четвертом.
Это профессия. И в этой профессии есть лидеры, а есть бэкграунд, я бы так сказала. Но слава богу, что мне... я не знаю уж, каким чудом – повезло. Может, потому, что я у Рязанова снялась, это как-то поднимало немножко мою репутацию – может, поэтому.
У меня были и главные роли, и второго плана, и совсем никакого плана, но хорошие роли.
А от плохих ролей чаще всего отказывалась. Но по молодости, когда уж очень мы нищенствовали, очень низкая была зарплата... Ой, моя мама, актриса, она получала, по-моему, 75 рублей. Но даже в те времена это было очень мало. А я начала с 45 рублей в ТЮЗе. Меня взяли во «вспомсостав», почему-то решили после института не брать меня в основной состав, а такое: посмотрим – может, выгоним. 45 рублей. Даже тогда – это абсолютно нищенская зарплата, на которую жить нельзя. И сразу надо было начинать играть концерты, где-нибудь читать в филармонии, как-нибудь зарабатывать, чтобы прожить. А потом уже, когда появилось кино, довольно поздно, а зарплата все еще была нищенская, меня кино спасало очень.
Поэтому – что такое второго плана роль?
Это не потому, что ты плохой артист, а потому, что... ну, ты не герой.
Понимаете, у каждого времени есть герой нашего времени. Вот когда-то были молодогвардейцы герои, вот я туда не вписываюсь сразу уже, если это кино снимать – мимо, значит. Дальше было другое время других героев, третьих героев. Сейчас, мне кажется, герой нашего времени Залдостанов. Понимаете, вот этот вот с кликухой такой «ночной волк хирург». Вот куда мы приплыли. Опять не вписываюсь никаким местом. Вот не вписываюсь.
Но тем не менее, время от времени перепадали потрясающие роли, и на меня ставили спектакли.
Вот «Квартира Коломбины», допустим, – это был мой такой любимейший спектакль, это Петрушевская. Вот сейчас у меня чудесный спектакль, Галина Борисовна поставила – во всяком случае, очень дорогая для меня роль.
Мы всю жизнь дружили, а потом были врагами, опять дружили, опять были врагами с Валентином Иосифовичем Гафтом. Но очень друг друга поддерживали всю жизнь. И в самом конце вот мы с ним сыграли «Игра в джин» в «Современнике». Потом в антрепризе, вот сейчас мы готовим спектакль, и надеюсь, что он будет хорошим, хотя там.... очень хочется надеяться, пьеса прелестная. И опять как бы получается, что у меня главная роль. И вот мы со Ступкой играли тоже... у меня есть замечательный продюсер, мы играли «Старосветских помещиков» с Богданом Ступкой – это счастливейший был спектакль и счастливейший партнер и партнерши там у меня были замечательные. Еще я в театре играла в спектаклях Виктюка. «Мелкий бес» - у меня была божественная роль, изумительная – Варвара, жена Передонова. Это так вкусно, такая шикарная классика.
То есть, этот вкус в моей жизни – этой радости большой, мощной, красивой, интересной, талантливой роли – был.
У меня нет обиды. Вот так вот. Я не жалуюсь. Я довольна, я бы так сказала.