Я впервые услышал их музыку в 1977 году на почти случайно попавшей мне в руки первой пластинке трио, изданной Вильнюсским отделением фирмы "Мелодия". Пластинка называлась поначалу непонятным то ли итальянским, то ли латинским музыкальным термином Con Anima ("С душой"). На красном фоне обложки красовался супрематический треугольник и необычно звучащие имена V. Ganelinas, V. Cekasinas и V. Tarasovas. А музыка…

Музыка казалась пришельцем из другого мира. Даже для искушенного любителя рок-авангарда и джазового экспериментаторства она выходила на совершенно иные, неслыханные ни в Европе, ни в США эстетические горизонты, абсолютно немыслимые в подцензурной советской культурной реальности.
Немного истории

Вячеслав Ганелин, уроженец Подмосковья, переехал с родителями в Вильнюс в 1951 году в возрасте семи лет. Он закончил Вильнюсскую консерваторию и с конца 60-х, работая заведующим музыкальной частью Вильнюсского Русского драмтеатра, параллельно стал - поначалу в качестве самодеятельного музыканта - играть джаз.

В 1969 году к нему присоединился переехавший в Вильнюс из Архангельска молодой барабанщик Владимир Тарасов. Джазовая активность, угнетенная в 50-е и в начале 60-х жестким цензурным прессом, к концу десятилетия стала оживать - джаз виделся советским идеологическим начальством более спокойной и менее скандальной альтернативой начинавшемуся рок-нашествию.

Ганелин с Тарасовым активно ездили по расплодившимся в стране, как грибы, джазовым фестивалям, и в 1971 году на одном из них, в Свердловске, услышали тамошнего саксофониста, выпускника Свердловской консерватории Владимира Чекасина.

Никаких материальных благ своему новому партнеру в литовской столице Ганелин с Тарасовым предложить не могли, но Чекасин, не задумываясь, ринулся в новую жизнь.

Мягкая, импрессионистически лиричная фортепианная манера и нестандартное композиционное мышление Ганелина, на которые накладывались яркий, в высшей степени эмоциональный, нередко яростный саксофонный стиль Чекасина и причудливая, невероятно изобретательная и выходящая далеко за традиционный джазовый ритм шумовая орнаментация Тарасова, породили уникальный музыкальный язык трио.

Их живые выступления и записи представляли собой масштабные - для отделения концерта или для пластинки - многочастные композиции со сменой тем, темпа, ритма и настроения. Но не поддающийся определению стиль и музыкальный язык трио оставались мгновенно узнаваемыми.

Не изменяли они и принципу названия своих программ итальянской музыкальной терминологией: Concerto Grosso, Poi Segue, Ancora Da Capo…

Основные композиционные блоки были лишь структурной основой для развернутых импровизаций. Возникающая музыка имело мало общего и с привычной формулой тема-импровизация-тема традиционного джаза, и с воцарившейся в 70-х годах в самых радикальных авангардных джазовых кругах спонтанной свободной импровизацией, отбросившей и мелодию, и гармонию, и ритм.

В то же время в них слышались отзвуки и устремленного в духовные выси джаза Джона Колтрейна, и раскованного полиритмичного языка The Art Ensemble of Chicago, и сложной композиционно-импровизационной структуры Сесила Тейлора.

Иногда они выходили и из-за пределов чистой музыки и вносили в свои программы элементы концептуального действа, театра, перформанса.

И в то же время в них были и глубина, и нравственный поиск высокой русской культуры: от Достоевского до Стравинского.

"Мы любим трио Ганелина!"

Несмотря на сложность и нестандартность музыки, трио Ганелина быстро стало завоевывать известность и популярность в кругах диссидентствующей культурной общественности не только Литвы, но и всего Советского Союза - во всяком случае, обоих столиц и некоторых других крупных городов.

Трудно переоценить ту роль, которую ГТЧ играли не только в джазовой, не только в музыкальной, но и в общекультурной жизни позднего СССР в 70-80-е годы.

Каждое их появление на ленинградском фестивале "Осенние ритмы" - а только для них бессменный арт-директор фестиваля Владимир Фейертаг делал исключения, приглашая трио играть каждый год, - превращалось в крупное культурное событие. На него собиралась вся нонконформистская общественность: писатели, художники, рок-музыканты.

Такому признанию и всеобщей любви способствовали и широкие, выходящие далеко за джаз связи самих музыкантов.

Чекасин активно вписывался в рок-мир, играя и записываясь с Сергеем Курехиным и Борисом Гребенщиковым, появляясь на сцене в составе и "Популярной механики", и "Аквариума". Соответственно, продвинутая часть рок-аудитории считала своим долгом попасть на концерты трио.

Тарасов вовсю дружил c московскими и ленинградскими художниками-нонконформистами. В друзьях у него и у трио были все звезды художественного андеграунда обеих столиц: Илья Кабаков, Дмитрий Пригов, Владлен Гаврильчик, Анатолий Белкин, Сергей Ковальский.

Отражение этой любви - картина московского художника-нонконформиста Эдуарда Гороховского "Мы любим трио Ганелина".

При том, что сами ГТЧ по статусу своему ни к андеграунду, ни к нонконформизму не относились. Ганелин, как уже было сказано, работал в театре, Чекасин преподавал в Литовской музыкальной академии, а Тарасов был - ни много ни мало - концертмейстером группы ударных симфонического оркестра Государственной филармонии Литовской ССР. Какое уж тут подполье!

Положение ГТЧ в советской культуре (со скидками на меньшую по сравнению с театром и кино популярность джаза) можно сравнить с положением Андрея Тарковского или Театра на Таганке - эдакая витрина дозволенной художественной свободы в СССР. Даже проблемы были во многом общими. Как фильмы Тарковского или спектакли Любимова, пластинки ГТЧ с трудом продирались сквозь придирчивые худсоветы. Известно ставшее в джазовой среде апокрифом высказывание директора фирмы "Мелодия", зарубившее на несколько лет выпуск второй пластинки трио Concerto Grosso: "Не хватало нам еще и по авангарду быть впереди Запада!"

Интересно, что неприятие ГТЧ со стороны официоза разделяли многие их более традиционно настроенные коллеги по джазовому цеху. Наиболее характерным можно назвать мнение известного трубача и джазового композитора Германа Лукъянова, считавшего ГТЧ не более чем "музыкальными эксцентриками". Приходилось слышать и более жесткие упреки - вплоть да шарлатанства.

Выход на Запад

Несмотря на пресловутый и столь подозрительный в СССР ярлык "авангард", высокая профессиональная квалификация музыкантов трио и относительная - по сравнению с остальной страной - мягкость культурных властей Прибалтики сделали ГТЧ довольно рано "выездными".

В 1980 году, вслед за неизбежной для любого советского артиста "проверкой" странами соцлагеря, трио отправилось на один из самых престижных европейских фестивалей - Jazztage (Джазовые дни) в Западном Берлине. "Самый необузданный и в то же время самый организованный и профессиональный фри-джаз, который мне когда бы то ни было доводилось слышать" - так отозвался об их выступлении на фестивале патриарх европейской джазовой критики Йоахим-Эрнст Берендт.

Практически в то же время здесь в Лондоне ведущий джазовых программ на Русской службе Би-би-си Леонид (Лео) Фейгин (в эфир он выходил под именем Алексей Леонидов), воодушевленный невероятным всплеском джазовой активности и креативности на бывшей родине, решил сделать эту музыку доступной широкой джазовой общественности на Западе.

Он основал свою небольшую фирму грамзаписи Leo Records, и одним из первых ее релизов стала пластинка Live in East Germany - запись концерта трио в Восточном Берлине.

С тех пор на несколько десятилетий Leo Records стала "британским домом советского джаза" - точно так же, как несколько ранее издававшее Набокова, Бродского, Аксенова и других неподцензурных русских писателей издательство Ardis в Мичигане стало "американским домом русской литературы".

Практически каждый год Leo Records выпускала по пластинке трио, предусмотрительно снабжая их осторожной надписью: "Музыканты не несут ответственности за публикацию этих записей", которая должна была оградить музыкантов от возможного преследования за "несанкционированные" издания на Западе.

Как бы то ни было, но такая "партизанская" деятельность никаких проблем у музыкантов трио не вызывала. Они успешно выступали по стране, их пластинки издавала фирма "Мелодия", и их выпускали играть на Запад - вплоть до Британии и США.
Внутренние конфликты и распад

Успех не мог скрыть нарастающие внутри трио конфликты. Слишком сильными и яркими были все три творческие индивидуальности. У каждого были свои собственные представления о музыке и манере ее исполнения, и чем дальше, тем более они проявлялись. Разногласия вели к увеличению активности за пределами трио - особенно у Чекасина - что, в свою очередь, вело к еще большему размыванию казавшегося ранее нерасторжимым единства.

В 1987 году Ганелин принял решение эмигрировать в Израиль. Трио практически прекратило свое существование. Разлад был настолько велик, что когда два года спустя, в перестроечном 89-м, на фестиваль Soviet Avant Jazz в Цюрих приехали все трое музыкантов, совместный концерт трио был невозможен - каждый выступал со своей программой.

За минувшие с тех пор три десятилетия у всех троих сложилась вполне убедительная собственная музыкальная судьба.

Ганелин преподавал в консерватории в Израиле, писал киномузыку и выступал как соло, так и с разнообразными дуэтами и трио, которые - что сильно запутывало неискушенную в тонкостях личных отношений публику и критику - также назывались "Трио Ганелина".

Тарасов создал свой оркестр, выступал и записывался со звездами концептуализма Приговым, Кабаковым и Рубинштейном, много играл с американскими музыкантами: барабанщиком Эндрю Сириллом, саксофонистами Энтони Брэкстоном и Ларри Оксом. Особая сторона его творчества - мультимедийные инсталляции и перформансы, благодаря которым он укрепил свою репутацию не только музыканта, но и художника.

Чекасин раньше других начал свою собственную музыкальную деятельность. Он первым в советском джазе еще в самом начале 80-х пошел по пути театрализации своих представлений, и именно в его составах учился принципу грандиозных синтетических шоу будущий создатель "Популярной механики" Сергей Курехин. И его не миновало кино: именно инструментальным голосом Чекасина играет Петр Мамонов - исполнитель главной роли саксофониста-алкоголика в фильме Павла Лунгина "Такси блюз".

За 30 лет трио дало считанные - буквально два-три - совместных концерта, каждый из которых был приурочен к какому-то важному, как правило немузыкальному, событию. Самый известный из них - на Книжной ярмарке во Франкфурте в 2002 году, когда Литва была главной гостьей ярмарки, и неугомонный Тарасов сумел убедить власти страны включить в культурную программу и легендарное трио.

Концерт

Признаться, я ничего не ожидал. Просто не знал, чего ожидать, и не хотел загадывать. Воспоминания о единственном слышанном мною за минувшие 30 лет концерте - том самом, во Франкфурте - были весьма сдержанными.

Здесь же буквально с первых звуков, с торжественно гулкого, почти ритуального ритма литавр, в который сначала вписался мягкий лиричный фортепианный перелив, а затем вкрадчивый, бархатный голос бассетгорна, стало ясно, что звучит превосходная, на уровне лучших концертов 80-х, вдумчивая, глубокая и умная музыка.

Темы органично перетекали одна в другую. Обилие мелодий (вот вам и авангард!), смена настроений, трагизм и лиризм, пафос и юмор, сдвоенные саксофоны Чекасина и электронные переливы Ганелина - в этом концерте было все, за что мы любим трио.

Как и было объявлено, программа уложилась ровно в час. К 60-й минуте Чекасин вновь взял свой уникальный бассетгорн (за весь свой богатый слушательский опыт я больше ни у кого ни разу не видел и не слышал эту редчайшую разновидность кларнета), композиция вернулась к отправной точке и мягко затихла. Даже не на точке, на многоточии…

Затем было три биса. Я ожидал искрометных, остроумных, изобретательных версий джазовой классики: Mack the Knife, Summertime, Too Close for Comfort - которыми трио в пору своего расцвета радовало и одновременно дразнило поклонников мейнстрима. Но ничего знакомого в прозвучавших трех коротких, но не менее остроумных пьесах услышать не удалось.

Уходить из зала не хотелось. Неужели все? Доведется ли когда-нибудь еще услышать этих трех музыкантов вместе?
Что дальше?

Будет ли у этого столь удачного воссоединения продолжение? Этот вопрос занимал многих. Ответа на него ни у кого пока нет. Возраст подпирает: Ганелину в этом году 73, Тарасову и Чекасину - по 70. Все по-прежнему разбросаны, старые обиды далеко не преодолены, а то и вспыхивают вновь. Потребуется, по всей видимости, повод не менее значимый, чем Национальная премия, чтобы заставить их вновь собраться на одной сцене.

Национальное телевидение Литвы снимало весь концерт. Литовская джазовая федерация вела запись. Какова будет судьба этих записей - пока неизвестно.

Неутомимый Лео Фейгин приехал со своей съемочной группой. Он пообещал, что к ноябрю, к ежегодному фестивалю Leo Records в Москве, будет готов фильм о ГТЧ.

Будем ждать…

Поделиться
Комментарии