В прошлом году Андрей Дмитриев с романом "Крестьянин и тинейджер" стал лауреатом литературной премии "Русский Букер". Этот роман — о противостоянии города и деревни. В этом произведении автор столкнул двух людей из разных социальных миров.

Дмитриев родился в Ленинграде. Учился на филологическом факультете МГУ, окончил сценарный факультет ВГИКа. Он является автором нескольких сценариев и четырех книг прозы.

- Андрей Викторович, расскажите, пожалуйста, о ваших связях с Литвой. Это правда, что у вас литовские корни?..

- Да, с Литвой у меня много связей. Мою маму звали Нийоле Петкаускайте. Она литовка из Мажейкяй, жила в той самой деревне, где жил такой коммунист Пожела, которого потом Сметона расстрелял. Мой дед Мартинас Петкаускас из-под Йонишкиса. Моя бабушка была учительницей начальных классов в этой деревне, а в 1951 году моя мама, получив серебряную медаль, имела право выбрать любой ВУЗ в Советском Союзе.

Она выбрала Московский университет, но тут начались какие-то интриги, ребенка какого-то начальника отправили туда, а ее отправили в Ленинградский университет. Она очень возмущалась, но в результате она поступила на русское отделение филологического факультета Ленинградского университета, где встретилась с моим отцом.

И она всю жизнь потом преподавала – сначала латынь, потом оказалась в Пскове, в медицинском училище, а потом почти всю жизнь преподавала русский язык в русской школе, собственно, она мне и привила любовь к русскому слову. Такой парадоксальный ход судьбы.

- А вы бывали на родине мамы? Ощущаете тягу к исторической родине?

- Бывал, но я больше связан с Каунасом. Моего деда звали Мартинас, с бабкой они не заладили, хотя сейчас вместе упокоены в Каунасе. Мои два брата Саулюс и Юрас – в Ирландии, их мама Лайма еще жива, живет в Каунасе.

Так что с Литвой я связан довольно тесно, потому что это и судьбы моих двоюродных дедов. Например, дед Иаков, который был сослан в Сибирь и вернулся оттуда с огромной бородой. Он биржайский человек. Как-то его спросили: Иаков, зачем тебе борода? Он сказал, что у него коза, и когда он с мельницы приходил домой, то у него вся борода всегда была в муке, поэтому стоило бороду сполоснуть в миске, как появлялась еда козе. Шутил ли он или правду говорил – трудно сказать.

- А как у вас обстоят дела с литовским языком? Понимаете?

- Мне его сейчас надо восстанавливать. В пору моего детства у нас была двуязычная семья. То есть мы говорили по-русски и по-литовски. По-литовски – с бабушкой Аполонией, которая после того, как ее отправили на пенсию и выгнали из предоставленного школой жилья, уехала к нам в Псков жить и воспитывать мою младшую сестру.

Моя младшая сестра – билингв, она с рождения говорит по-литовски и по-русски. И как она потом рассказывала, она думала, что это один и тот же язык, но просто одними словами она говорила с мамой, а другими - с отцом. Меня не учили литовскому, потому что русский дед, который очень дружил с литовским дедом Мартинасом, считал, что два языка для младенца это большая нагрузка на мозг, и воспрепятствовал моему обучению. Хотя в общем это такой предрассудок.

Но тем не менее мы в доме всегда говорили о двух языках, ну и где был Пушкин, там был и Майронис, были там и Донелайтис, и Саломея Нерис, любимая мамина поэтесса. Я помню, как мама страшно разозлилась, когда во время перемен в Литве некоторые молодые люди начали кампанию простив Нерис, потому что она написала что-то о Сталине.

- Расскажите о вашей литовской бабушке…

- Моя бабушка Аполония тоже была своеобразным человеком, потому что была страшно потрясена оккупацией, но вынуждена была жить с нами и всю жизнь в России, сначала в Пскове, потом в Москве. И прошло потом много-много-много лет, мой отец работал в команде Горбачева, занимался национальными вопросами, и ему приходили из Литвы все эти сборники, правда, по-литовски он не читал совершенно. А вот его теща, то есть моя бабушка, его ненавидела за то, что он русский. Вот такая семья была (смеется). А меня она очень не любила за то, что я сын русского. Но зато очень любила мою младшую сестру, потому что она ее воспитывала и потому что та говорит по-литовски.

И отец ей приносил из ЦК эти все сборники «Саюдиса», все, что приходило. И она перестала спать. Выяснилось, что она всю жизнь жила одной мечтой – увидеть Литву свободной. И это происходит в Москве, в семье партийного функционера!.. Трудно в это поверить. Она ночью будила отца с матерью, прочитав очередную статью… Она была в такой эйфории! Она умерла в 1994 году, дожив до исполнения своей мечты. При этом ее внук вырос русским писателем, а вкус к русской литературе мне привила литовская мама.

- Вы приехали в Вильнюс на книжную ярмарку, куда долгие годы московские или питерские издательства просто не заглядывали… Не слишком-то в России жалуют и литовских писателей: выход «Туулы» на русском Кунчинаса несколько лет назад – чуть ли не единственный пример этого интереса. В чем тут дело, как вам кажется?

- Вы знаете, все 90-е годы Россия не была интересна российским книгоиздателям. Я дебютировал в 1983 году в журнале «Новый мир» рассказом «Штиль», а моя первая книга вышла в 1999 году. Русские издательства не издавали русскую литературу. Но теперь двухтысячные годы, и все издательства уже делают ставку на отечественную литературу. Кроме того, трудно понять, что обуревает читателей и издателей.

Например, сейчас в России бум на украинскую литературу – издаются Забужко, Костенко. Замечательные украинские поэты и писатели активно переводятся, издаются в лучших журналах, лучших издательствах. Эти книги, еще даже не успев стать бестселлерами, уже трактуются как бестселлеры.

Я сам сейчас живу в Киеве, наблюдаю этот процесс. Конечно, в Украине сейчас ощущается подъем. Кстати, русскоязычные писатели, они тоже охотно публикуются в России. Вопрос тут, как мне кажется, не в спросе и предложении. Я думаю, что сейчас в России не так много переводчиков с литовского. Один из лучших сейчас находится как здесь, это Максим Амелин.

- Еще Георгий Ефремов…

- Да, Ефремов, правда, я не знаю, чем он сейчас занимается. Максим переводит с литовского, украинского, с древнегреческого, с латыни и т.д. Это замечательный поэт и переводчик, который, кстати, закончил коммерческий колледж.

Что касается литовских писателей… Литовская поэзия была чрезвычайно популярна в 60-е, 70-е годы прошлого века в Советском Союзе. Марцинкявичюс был просто родной, Межелайтис, которого я лично не очень люблю, тоже был чрезвычайно популярным, как Евтушенко. На премьеры Дали Тамулявичюте приходили толпы людей. Просто этот политический развод, это крушение империи на некоторое время образовал некоторый вакуум.

Кроме того, понимаете, каждое национальное государство, когда оно начинает строиться, самоопределяться, проходит через одинаковые болезни. Как все эти детские болезни – корь, коклюш и т.д. Эта болезнь такая – отказаться от языка империи. Все через это проходят. Но одно дело, находясь в империи, отказываться от языка империи, сопротивляться, а другое дело, когда империи нет, ты свободен, зачем тогда отказывать от знания? Это же богатство. Любой русский знает свой язык и то не полным образом, а любой литовец знал русский и еще литовский. Двуязычие – это то, чему можно завидовать.

Я живу сейчас в Киеве, где люди говорят и по-украински, и по-русски. Есть и сумасшедшие, которые отказываются полностью от русского языка, но у них оскудевает и украинский. Потому что когда два языка друг в друга вслушиваются, то и тот и другой становятся богаче.

Но все эти детские болезни, конечно, испортили общекультурную и общелитературную атмосферу. И накопился слишком большой опыт негативного напряжения не только между Россией и Литвой, но и между Россией и другими странами Балтии. Но это пройдет. Политики гадят, мы вычищаем.

- Раз уж мы начали говорить об исторических травмах, то не могу спросить вот о чем. В одном из своих недавних эссе вы пишете о том, что Холокост объединил евреев лучше, чем Тора, а травматический опыт поляков превратил их в националистов, но не фашистов. Как бы охарактеризовали русские, литовские травмы?

- Мой народ - глубоко травмированный народ. Потому что из поражения в Японской войне через короткое время перейти в это чудовищную, ужасную Первую мировую войну, которая кончилась крушением страны, перейти в опыт революций и гражданской войны братоубийственной, когда, по Солженицыну, была война своих с нашими - это чудовищный опыт. Этот опыт постоянного убийства, где все решается выстрелом, в послевоенный, послереволюционный опыт… Откуда террор взялся?

Тотальный террор появился потому, что огромное количество людей привыкло к тому, что все решается пулей и в общем считает это нормальным. Были убиты миллионы. А потом еще и Великая отечественная война, где было потеряно было около 40 млн. человек. То есть это глубоко травмированная страна, я до сих пор не понимаю, как мы выжили, как мы до сих пор существуем. А что сейчас происходит, мы все видим.

Травматический опыт, пережитый литовцами, эстонцами, поляками и т.д., он изживается не очень честным образом, но удобным. Вся травма советского периода объясняется тем, что это русский этнос кого-то подавлял. Очень легко свалить свою вину на русских. На самом деле было не совсем так. Потому что сила, которая называется КПСС, НКВД и т.д. – это наднациональная сила, эту революцию сделали все, одни – для национального освобождения, как поляки, другие - чтобы вырваться из черты оседлости, третьи - в силу других убеждений. Я не хочу сказать, что все виноваты, конечно, русский народ мощный участник этого процесса, но он же и пострадал больше всего в результате.

И поэтому всякий раз, когда говорят, это русские, я как литовец скажу – не надо. У меня был приятель, сын армянских артистов, который приезжал к нам в Москву. Он говорил: Вступил я в вашу партию. Я говорю: какую партию? – Коммунистическую. – Нет, - говорю. - Это твоя партия, раз ты в нее вступил. – Нет-нет, это ваша партия, я в нее вступил, чтобы свои дела решать. – А я вот не вступил. Это возможность самооправдания небезопасна на самом деле. И в общем происходит разрушительная работа, с которой надо, кажется, заканчивать.

- Вы ведь не только известный писатель, но и сценарист, автор сценариев к таким известным лентам, как «Алиса и букинист» и «Черная вуаль»… Из интервью российских кинематографистов часто приходится слышать, что проблема кино России – в том числе в отсутствии хороших сценариев, хороших историй… В этом есть доля правды?

- Только доля. Дело в том, что российское кино находится в таком чудовищно зависимом положении. И качество историй настолько зависит от тех, кто их заказывает, а это люди, как правило, безграмотные, к кино не имеющие отношения, да и думающие только о деньгах.

При том, что они не думают о прибыли фильма, они думают только о том, как распределить те деньги, которые на фильм поступили. Но при этом они самоутверждаются. То есть это люди телеканалов. Господдержка кино по линии министерства культуры ничтожна. Но и там к власти пришли такие ребята, что мало не покажется. Я хотел бы уйти из этого бизнеса, но здесь мой единственный реальный заработок, потому что литературой не заработаешь. Пусть меня во всем мире издают, но зарабатываю я на написании сценариев к небольшим сериалам, в основном от четырех до восьми серий, за большее я не берусь.

Вот, например, когда у меня выходит книга, например, последний роман, то я получаю аванс в 1000 долларов, если она выйдет в Европе, там аванс будет 5 000 долларов. Если тираж распродан, то капает процент с каждой проданной книжки, но на что жить? Книги пишутся три – четыре года, а то и пять лет. Сценарии – совсем другое дело, одна серия стоит 10 000 долларов. Вот и все. Я пишу его два дня.

Это не значит, что я богатый, у меня подолгу может не быть контрактов, я залезаю в долги, но это реальные деньги.

- Вас называют автором деревенской прозы, сами вы говорите, что лишь пишете прозу о деревне… Каковы ваши творческие планы? Будете ли продолжать деревенскую тематику?

- Нет, к деревенской теме я уже не вернусь. Для меня это не просто деревенская тема, это целая часть моей жизни. Детство до 12 лет я провел в Пскове, это Псковская, Ленинградская, Тверская, Новгородская области. Я об этом писал почти всю жизнь. И я уже все сказал.

Но к персонажу своему – Гере – я, конечно, скорее всего, вернусь. И, скорее всего, Гера, вернувшись с русско-грузинской войны, будет героем следующей прозы. Правда, когда это будет, я не знаю, потому что я больше года просто строчки не написал. Идет накопление материала. И хотя материл, благодаря интернету, найти легко, надо услышать этот звук своей новой вещи, необходимо, чтобы он тебя захватил…

- Спасибо за беседу.

Источник
Строго запрещено копировать и распространять информацию, представленную на DELFI.lt, в электронных и традиционных СМИ в любом виде без официального разрешения, а если разрешение получено, необходимо указать источник – Delfi.
ru.DELFI.lt
Оставить комментарий Читать комментарии (77)
Поделиться
Комментарии